Немыслимые Мысли
Автор: Aidan Lynch Перевод: nix Бета: Helga Пайринг: Гарри/Драко Рейтинг: PG-13 Жанр: romance Disclaimer: все принадлежит законным владельцам |
|
5 глава. Зимняя сказка Прошло несколько недель, и за это время положение дел в Гриффиндорской башне претерпело значительные изменения, превратившись из Неважного в Невыносимое, по пути успешно пройдя стадии Неприятного и Наихудшего. Непривычно теплая погода, стоявшая до середины ноября, сменилась, наконец, более соответствующей этому времени года – морозными утренниками и пронизывающими до костей ветрами. За два дня температура упала градусов на десять, и всё же ей было далеко до леденящей кровь обстановки, царившей в спальне гриффиндорцев-пятикурсников. Пожалуй, проще всего дело
обстояло с Роном – он не пытался скрыть ни своей боли, ни своего разочарования
в Гарри, и, наверное, если бы ему предоставили полную свободу действий,
они бы с Гарри подрались как следует, выбив друг из друга всю дурь, и
в итоге им бы ничего другого не оставалось, только сесть и поговорить,
выложив начистоту, что же всё-таки между ними происходит. Рон снова и снова прокручивал этот сценарий в голове, и всегда всё заканчивалось одинаково – Гарри со словами: «Прости меня Рон, я был круглым идиотом, как я мог не видеть, что ты мой единственный друг? Конечно же, ты совершенно прав» извиняется и просит прощения. И, разумеется, после этого Рон милостиво прощает Гарри (ну, может быть, не сразу, но к Рождеству точно), и они снова лучшие друзья – не-разлей-вода, делят пополам все радости и беды и валяются в траве после матча, как и раньше. Но Гермиона не уставала повторять ему: «Рон, очнись. Всё это зашло уже настолько далеко, что даже я не вижу простого выхода из данной ситуации». К несчастью для Рона, Гарри, похоже, не был знаком с его сценарием, потому что практически полностью его игнорировал – так, словно того вовсе не существовало. И по необъяснимым причинам это было ещё больнее и обиднее, чем упреки, ссоры и оскорбления. Больше всего ему хотелось припереть Гарри к стенке и потребовать объяснений. Ситуация зашла в тупик – Гарри делал всё, что ему заблагорассудится; казалось, его совершенно не волновали чужие проблемы; Рон же бесился из-за того, что всё волновало его слишком сильно. И, в принципе, чувства Рона
более или менее разделяло подавляющее большинство гриффиндорцев. Чаша
всеобщего терпения переполнилась, когда две недели назад профессор МакГонагалл
во время обеда влетела в Зал и потребовала близнецов к себе в кабинет
немедленно. «Мерлин великий, – пронеслось
у всех в головах, – что они натворили на этот раз?» Но произошло нечто
такое, чего не ожидал никто. Десятью минутами позже близнецы вернулись
из кабинета МакГонагалл, на них лица не было. «Мерлин, – подумал Рон, –
их точно исключили». Джинни схватила его за руку, явно предоставляя почетное право первому спросить, что случилось. – Фред? Джордж? – негромко произнес Рон, мысленно прокручивая все возможные варианты. Однако ответ близнецов превзошел все его ожидания. – Гарри Поттер, – выдохнул Фред. – Ушел из сборной, – закончил за него Джордж. – МакГонагалл велела нам найти нового Ловца и подготовить его к следующему матчу… – Так что времени у нас немного. Возможно, придется начать уже сегодня вечером. После нескольких мгновений
тишины всё, казалось, взорвалось. Рон буквально места себе не находил
от злости. Джинни жутко переживала за него, да и за близнецов тоже. В принципе, до этого момента ссора касалась только ребят, ну и Джинни с Гермионой, при этом присутствовавших, но теперь становилось ясно, что действия Гарри направлены против всего факультета. Впоследствии девочки пришли к выводу, что, может, это и к лучшему, что Гарри не было в то утро за завтраком, а то его вполне могли бы и линчевать. Казалось, близнецы были готовы на всё. Матч с Хаффлпаффом только ещё сильнее накалил и без того пожароопасную ситуацию в Гриффиндорской башне. Фред и Джордж взяли Ловцом Рона, и это явно не доставило ему удовольствия. Следовало ли ему принимать предложение, зная, что он смог получить это место только потому, что Гарри выбыл из игры, и – вдобавок ко всему – место было предложено ему собственными братьями; или наоборот, стоило позабыть о собственной гордости и подумать о факультетской? Это Гермиона в итоге убедила
его согласиться, и он радовался, что послушался ее. И у него получалось. Разумеется, до Гарри ему было далеко. Никто не мог летать так, как Гарри, с легкостью и изяществом птицы, и ни у кого в школе больше не было «Молнии». Но Рон старался изо всех сил, и ему почти удавалось. При его-то росте и неуклюжести он выкручивался, как мог – нырял, бросался, уворачивался – и это на его стареньком «Чистомете»! – и пусть Хаффлпафф победил со счетом 170:80, Рона встретили как героя. Гарри не было ни на матче,
ни на вечеринке после него, но в кои-то веки Рон не обратил на это внимания.
МакГонагалл улыбнулась ему, наградив двадцатью баллами за проявленное мужество, всё это было обмыто Сливочным пивом, контрабандно протащенным близнецами. День завершился чудесно, но вечером, заслышав, как Гарри тихо пробирается к кровати – впрочем, теперь он всё старался делать как можно тише – Рону внезапно подумалось, что лучшим моментом в своей жизни он обязан опять же Гарри, и несмотря на всю его злость на друга, похвалы не были похвалами без его ободряющего похлопывания по плечу. После той невыносимо долгой недели, предшествовавшей матчу с Хаффлпаффом, всё вновь вернулось на круги своя, что в их случае означало для Рона непрекращающиеся попытки спровоцировать Гарри, а для того – изо всех сил стараться не поддаться на провокацию. Гермионе было ещё сложнее, чем Рону, не только потому, что Гарри и ее игнорировал тоже, впрочем, как и всех остальных, но и потому что ей приходилось быть теперь нянькой при двух младших Уизли, на которых ссора с Гарри подействовала самым сокрушительным образом. Она стала неиссякаемым источником поддержки для Рона – неустанно подбадривая его во время тренировок по квиддичу, утешая, когда стычки с Гарри доводили того до отчаяния, злясь на Гарри вместе с Роном, – и, слава Мерлину, Рон наконец стал замечать ее. Ну, ее трудно было не заметить.
Они находились в компании друг друга с утра до вечера. От Гарри всё равно
было мало толку, и ей нравилось проводить с Роном вдвоем, что бы ни послужило
тому причиной. И в ночь матча, когда Рон впервые за несколько недель улыбался
по-настоящему, она почувствовала, что между ними зарождается новое, удивительно
приятное чувство. Он не поцеловал ее, нет, и нельзя было сказать, что он собирался это сделать, но он обнял ее и не отпускал, кажется, целую вечность, желая разделить с ней свой маленький триумф. С Джинни было сложнее. Гермиона не смогла подобрать слова утешения, в конце концов решив, что лучшим лечением для нее будет постоянное нахождение в компании братьев. И всё-таки Гермиона отчаянно переживала за Гарри – так, как Рон никогда бы не смог. Она не могла противопоставить себя Гарри, как это сделал Рон, не могла ходить и молча страдать, как Джинни, или просто вычеркнуть его из своей жизни, как это сделали остальные гриффиндорцы. Она знала, что с ним творится что-то неладное. Но то, что он закрылся ото всех и никого к себе не подпускал, не позволяло ей помочь ему. Она продолжала присматривать за ним и поэтому знала, что за последние пять недель он только четыре раза появлялся в Зале во время обеда, что на праздничном ужине накануне Хеллоуина он практически ничего не съел, просидев молча рядом с Невиллом минут пятнадцать. Она догадывалась, что ему не удается спать и что он стремительно теряет в весе. Она видела, как он ходит на уроки, сидит на отшибе, ни с кем не разговаривает, ни на что не обращает внимания – сколько баллов Гриффиндор уже потерял из-за его невнимательности? Она видела у Гарри ужасные круги под глазами, чувствовала его одиночество, словно облаком окутавшее мальчика, и порой ей хотелось броситься к нему и обнять, заставить поговорить с ней. «Боже, Гарри, как же мне помочь тебе, если ты никого к себе не подпускаешь?» Квиддич стал последней каплей. Если Гарри что и любил, так это само чувство полета. Она написала о случившемся Сириусу, дважды. Но ответы приходили расплывчатые: «Подожди, не торопись, посмотри, что будет дальше. Постарайся поладить с ним, уверен, все будет в порядке». Она даже к МакГонагалл сходила,
но в ответ получила примерно то же самое. «Надо поскорее поговорить с Роном, – думала она, – иначе мы его потеряем». Сам Гарри, похоже, достиг глубин отчаяния. В какие-то отдельные, относительно ясные моменты он понимал, что неукоснительно придерживается собственного плана. Но оценить, насколько успешно он это делает, ему было сложно. И, наверное, если он будет и дальше его придерживаться, то рано или поздно ему станет легче? Они больше не были лучшими
друзьями с Роном. Поэтому когда откроется его секрет, ему не придется
снова проходить через боль утраты. И, черт подери, это и вправду было
больно. Заплаканное лицо Рона, умолявшего его сказать, что же произошло,
его самого едва не заставило разрыдаться. Но каким-то образом ему удалось
сдержаться и сохранить холодность, хотя бы внешнюю, хотя внутри всё разрывалось.
И он так чертовски по нему скучал… Так, словно лишился частички самого
себя. Он наблюдал за матчем из-под трибун, радуясь успеху друга, ему безумно
хотелось лично поздравить его. Он видел зарождавшуюся близость
Рона и Гермионы и радовался за них. Зная, что теперь, когда они вместе,
они не будут так сильно скучать по нему. Ему не нравилось игнорировать
Джинни, но – хей – это работало. Да, она ещё не начала присматривать себе
кого-нибудь другого, но это лишь вопрос времени. Ни Симус, ни Дин, ни даже Невилл не разговаривали с ним. И это определенно позволит ему не испытывать унижения, когда они обо всем узнают. Но так было в редкие моменты просветления. В остальное время он так глубоко погружался в отчаяние, что мог проходить целый день, не запомнив ни минуты из него. Он знал, что не ест – он не мог есть со всеми, это было слишком больно, поэтому по ночам он мотался на кухню, выпрашивая у Добби что-нибудь съестное. Он уже давно не спал по-человечески. Мучаясь от бессонницы, он гулял по замку и прилегающей к нему территории до тех пор, пока не наступал новый день, не менее бессмысленный, чем предыдущий. Он так плохо выглядел, что больше не смотрелся в зеркала. Его успеваемость понизилась настолько, что МакГонагалл, вызвав его к себе, долго читала ему нотации, но позже он не смог вспомнить ни слова из ее нравоучений. Снейп снял с него пятьдесят баллов, когда посреди ночи поймал за пределами замка, но он не испытывал ни малейших угрызений совести. А Гермиона… Она постоянно смотрела на него, ловя взгляд, отказываясь сдаваться. Она видела, до чего он себя довел, и она знала. Она знала. Единственным светлым пятном в его жизни был Сириус. Начиная с той самой первой встречи, они встречались с ним каждую субботу в Визжащей Хижине, и Сириус исподволь пробовал разобраться в том, что же гложет его крестника. Не то чтобы Гарри очень нравилось постоянно уклоняться от прямых ответов, но и обходиться без этих встреч он не мог. Даже несмотря на грозящую Сириусу опасность. Всё всегда происходило одинаково. Сириус аппарировал прямо в Хижину, они обедали, Гарри болтал без умолку, просто ни о чём – так хорошо было просто болтать, ведь иногда проходила целая неделя, за которую Гарри ни с кем не перемолвился ни словечком. Но потом Сириус начинал интересоваться его здоровьем, расспрашивать о том, почему Рон и Гермиона больше не приходят с ним, почему Дамблдор каждую неделю осведомляется у Сириуса насчет здоровья Гарри. Но Гарри не мог рассказать, о чем и о ком он думал непрестанно все эти недели, каждую минуту. Он не мог рассказать Сириусу, что его терзает страсть и желание, в которых он сам себе боится признаться. Он не мог рассказать ему, что так боится, что друзья – его семья – отвергнут его, что, боясь отвержения, он сам первый оттолкнул их. И уж совершенно точно он не
мог рассказать ему, что, несмотря на данное самому себе обещание больше
не доставлять себе удовольствия, желание иногда становилось настолько
сильным, что все, что он мог – это снова и снова прибегать к помощи рук,
чтобы еще раз хоть на секунду увидеть того, чье существование он так усиленно
отрицал. И Гарри опять замыкался, и они с грустью расставались, понимая, что через неделю всё повторится сначала. И Гарри знал, что он всё равно будет ждать их встречи. В середине ноября, как раз когда наступили холода, они встретились уже в шестой раз, и снова всё прошло как всегда. Но на этот раз Сириус решил, что больше не в силах закрывать глаза на происходящее. С Гарри точно было что-то неладно. Он не ел. Не спал, не учился. После того, как ему так и не удалось убедить крестника сходить к мадам Помфри и попросить Снотворное Зелье, он обнял его на прощание и, договорившись о встрече в следующую субботу, выпроводил восвояси. Затем выудил из кармана мантии перо и лист пергамента. Быстро чиркнув записку: «Пожалуйста, сделайте хоть что-нибудь. Я волнуюсь за него. Сириус», – он обернулся Бродягой и, добежав до почтовой совятни Хогсмида, отправил письмо Дамблдору. *** Может, это и не бросалось в глаза, но другому мальчику в школе тоже было плохо. О том состоянии, в котором находился Драко, не говорили в открытую, но лишь потому, что он изо всех сил пытался делать вид, что всё в порядке. Но для тех, кто, как они считали,
знал Драко, было очевидно, что что-то с ним неладно. И Грейнджер что-то заметила. Она не спускала с него глаз с того самого момента, когда они сцепились в библиотеке из-за той французской книжки. Она точно знала. Драко задумался, не рассказала ли она Поттеру о своих догадках, но потом решил, что нет. В школе все знали, что Поттер уже несколько недель не разговаривает со своими друзьями, ни с Грейнджер, ни даже с этим своим собратом по оружию Уизли. Но даже если и так, почему она ничего не рассказала? В сложившейся ситуации Драко продолжал держать марку – важно патрулировать коридоры, отпускать ехидные замечания, царствовать за столом. Но это был уже не тот прежний Драко. И если переживания и самоотрицание
Гарри вылились в депрессию и бессонницу, Драко пребывал в здравом уме
и трезвой памяти. И теперь это уже невозможно было отрицать. У него было предостаточно возможностей, чтобы как следует понаблюдать за странным поведением Гарри, и он не отказывал себе в этом удовольствии. Он садился на занятиях так, чтобы смотреть на спину Гарри и его взъерошенную шевелюру; приходя на обед, он выбирал такое место, с которого, если Гарри вдруг надумает удостоить своим вниманием Зал, он мог бы его видеть; и каждую ночь он выбирался из замка, чтобы наблюдать за Гарри, бесцельно слонявшимся вокруг. Иногда Драко пристраивался где-нибудь так, чтобы видеть, как Гарри бродит по квиддичному полю; иногда взбирался на каменистый берег озера, освещая себе путь с помощью палочки – его радовали эти, пусть и короткие, но все-таки спокойные периоды, хотя его и бесило то, что ему приходится искать спокойствия рядом с Поттером. Драко удивляло, почему Гарри не мог почерпнуть силу от него так же, как это, казалось, происходило с ним при виде Гарри. Наверное, ему хочется, чтобы я вообще исчез с лица земли. А раз так, он, наверное, и взглянуть на меня боится. Поэтому откуда ему знать? В конце концов, он едва взглянул на меня за эти недели. Именно в такие моменты Гарри казался ему невероятно близким и понятным, Драко переполняла грусть при виде его ужасного состояния. Однажды, и скорее раньше, чем позже, мне придется вытащить тебя из твоей скорлупы, и лучше – до того, как ты… ох, черт. Ты ведь не посмеешь этого сделать!! Лучше бы тебе даже не пытаться. И, откровенно говоря, сейчас
ситуация, в которой он находился, уже не казалась столь невероятной. Он
знал, в чем дело, что произошло. И он смирился. Но какой ценой? В лучшем случае это бы означало начало чего-то нового, доселе неизвестного, в худшем – публичное осмеяние, унижение, он никогда больше не смог бы быть частью своего привычного мирка. Ох. Мерлин. Держись, Драко.
Должен же быть какой-то выход – мы ведь оба втянуты в это. Один упертый
как черт, другой раздражительный; и оба независимые настолько, что шансов,
похоже, не было с самого начала. Но, Поттер, – пришло ему на ум, – если
мы не сделаем хоть что-нибудь, я сойду с ума, а ты… ты… *** По субботам они не учились, хотя особой разницы не было, потому что Симус и Дин здорово отставали в учебе, и в выходные им предоставлялся шанс наверстать упущенное. Хотя, стоит сказать, они редко пользовались этим шансом. И эта суббота исключением не стала. – Где же она? Быстрее. Мать твою, где она? – прошипел Симус Дину, сосредоточенно копавшемуся в сундуке Гарри. – Давай шустрее, он вот-вот вернется! – Да не знаю я, нет ее тут, может, он где спрятал? – Негде ему ее прятать. Мы и так все обыскали. Она должна быть здесь. Подвинься. Я сам посмотрю. Симус потеснил Дина в сторону
и практически нырнул с головой в сундук Гарри. – Ура! – издал радостный вопль Симус. Он улыбался как ненормальный,
и Дин, ухмыльнувшись, попросил – Дай посмотреть. Симус открыл книгу. Оба склонились
над ней, лихорадочно пролистывая страницы в поисках нужной: той, где было
специальное румынское заклинание Чарли Уизли. – Ха! – воскликнул Симус. – Чур, я первый. – Ни фига, недоделок. Я сундук открыл, книга моя. – Ага, только нашел ее я, извращенец. Отвали и дай мне полчаса. – Полчаса?! Тебе не понадобятся полчаса. По крайней мере, раньше точно не требовались, с твоим-то мастерством. Если тебе требуется на это полчаса, то тогда я первый. Десять минут – и хоть навсегда ее потом забирай. – Десять минут! – Симус захлебнулся от смеха. – Десять минут!!! Дилетант! Тебе сколько лет? Хочешь сказать, тебе хватит десяти минут? – Ладно. Пусть будет пятнадцать, – Дин смеялся вместе с Симусом, одновременно пытаясь вырвать книгу из рук приятеля. Он умудрился ухватиться за нее и – никто не желал выпускать ее из рук – ребята повалились на пол. – Отвали Дин, придурок! – Отдай ее, или… Треск разрывающейся обложки заставил ребят замолкнуть, они уставились друг на друга так, словно их только что застукали в весьма щекотливой ситуации. – Мать твою, – синхронно произнесли они. Одинокая страничка кружилась в воздухе, когда неожиданно дверь в спальню открылась. Листок пергамента опустился к ногам Гарри. – Мать твою, – снова синхронно произнесли они. Сперва Гарри замер в дверях,
затем подобрал страничку и подошел к ребятам. Не пытаясь высвободиться
и подняться, каждый молча отдал ему свою половину книжки. Гарри сложил
половинки, откашлялся и, постучав палочкой по обложке, пробормотал: «Репаро!»
Повисло тяжелое молчание. Все трое уставились друг на друга. – Почему вы просто не попросили? – безразличным голосом спросил Гарри. – Потому что ты не разговариваешь с нами уже шесть недель, Гарри, – любезно сообщил ему Симус. – И поэтому вы решили, что можно без спросу рыться в моих вещах… – так же невыразительно продолжил Гарри. – Потому что мы подумали… ладно, потому что я подумал, что ты бы нам не отказал. Но, раз мы не разговаривали, у тебя не было шанса отказаться или согласиться. Поэтому я решил проявить инициативу и подбил Дина. Понимаешь, как если бы ты уехал куда-нибудь на выходные, а нам вдруг понадобилось что-то у тебя взять, – неуверенно произнес Симус – теперь, когда он проговорил всё вслух, его план почему-то больше не казался таким уж гениальным. – Кроме того, – включился в разговор Дин, – это же не секрет. Мы знали, что в книге. В конце концов, если помнишь, мы сами ее тебе и написали… – Да, произнес Гарри, в глазах защипало, – я помню. Это был подарок, когда … – он замолк. – Когда… мы были друзьями, – продолжил за него Симус. – Ты был лучшим другом, о котором можно только мечтать. Когда и Невилл, и мы по-настоящему наслаждались твоей компанией. И когда Рон, как твой лучший друг, мог рассчитывать на твою поддержку, участие и любовь. А теперь он просто уходит от разговора или злится и убегает плакаться Гермионе в жилетку. Но ты же об этом не знаешь, Гарри, потому что ты с нами не разговариваешь. Потому что тебе наплевать. Гарри молчал какое-то время. Он только что вернулся с очередной встречи с Сириусом – она и так основательно вымотала его – и Гарри совсем не тянуло оказаться в обществе Дина и Симуса. Надо было ему просто уйти. Но он не мог. Что-то рвалось наружу из глубины души. Ему претила сама мысль о том, что ребята могли подумать, что ему на них наплевать. И прежде чем он смог всё обдумать,
слова сами слетели с губ. – Но мне не наплевать, Симус, – тихо произнес он. Почти неслышно. По левой щеке катилась одна-единственная слезинка. Он быстро стер ее, не желая показывать слабость. – Мне не наплевать на вас. Просто я больше не могу быть тем прежним Гарри… Симус сделал шаг вперед, легонько коснувшись плеча Гарри и прошептав Дину: «Иди и приведи Рона». Тот молча вышел из комнаты. – Итак, Гарри, – продолжал Симус, – расскажи мне, почему же ты стал таким засранцем в последнее время? *** Через пятнадцать минут после того, как Сириус привязал записку к ее ноге, сова постучалась в окно кабинета Дамблдора. Умная и нетерпеливая птица всегда была рада чести доставить письмо самому директору школы. Дамблдор услышал негромкий стук и впустил птицу. Прежде чем опуститься на стол, та ещё немного покружилась, красуясь. – Иди сюда, Малышка, – улыбнулся директор. – Ну-ка, что там у тебя? Сова села ему на руку и протянула лапку с привязанным письмом, великодушно согласившись на предложенное ей угощение. Лицо Дамблдора приняло выражение крайней задумчивости, и прежде чем отложить письмо, он выпустил жизнерадостную птицу на волю. – Что случилось, директор? – масленым голосом вежливо поинтересовался Снейп. – Что-то серьёзное? – Возможно, Северус, возможно. Скажи мне, что в последнее время происходит с Драко Малфоем? Тот удивленно поинтересовался:
– Это как-то связано с запиской? Дамблдор промолчал, ожидая ответа на свой вопрос. – Сложно сказать. Он стал каким-то молчаливым. Постоянно занимается. Настроение меняется по семь раз на дню. Кажется, у него бессонница. Я бы сказал, типичный переходный возраст. А что? – Откуда ты знаешь, что у него бессонница? – Я иногда по ночам вижу его в замке. Иногда за его пределами. – Да? Странно. Не припомню, чтобы Слизерин в последнее время терял баллы. Хотя, кажется, с Гриффиндора баллы летят только так, причем за то же самое… Снейп нахмурился, однако директор, проявив благородство, не стал заострять внимание на этой щекотливой ситуации и продолжил практически сразу: – Так. Значит, типичный переходный возраст. Слова повисли в воздухе, Дамблдор повернулся к столу, на котором лежал Сферус, сияя огоньками, свидетельствующими о накале страстей между Гарри и Драко. – Минерва, что насчёт Гарри. Как он справляется? – Он не справляется, Альбус. Он не ест, не спит, он в депрессии. Он отчаялся. Сражен бессонницей и неуверенностью в собственных силах. Я очень беспокоюсь за него. Мы должны что-то предпринять. – Да-да, вот и Сириус беспокоится о том же. – Сириус? Сириус Блек? – фыркнул Снейп. – И давно он здесь ошивается? – С тех самых пор, как началась эта история с ребятами. – Дамблдор коснулся Сферуса. – Это я его попросил. – Что за история с ребятами? – поинтересовался Снейп, с трудом скрывая любопытство. – Северус. Ты что, совсем ничего не замечаешь? – голос МакГонагалл был на редкость сух. – Гарри сам не свой последние шесть недель. Он ни с кем не общается. Только раз в неделю встречается со своим крестным отцом. Он не ест и не спит. Северус, во имя всего святого. У тебя же столько занятий с гриффиндорцами, сколько и у меня. Неужели ты и вправду ничего не заметил? – Я не обязан обращать на них внимания за пределами класса Зелий. И уж тем более – разбираться с их подростковыми проблемами. Это совершенно точно выходит за рамки моих обязанностей. Дамблдор наблюдал за спором двух самых влиятельных членов преподавательского состава. Поначалу ему хотелось прекратить этот спор, но затем, взглянув на Сферус, он решил подождать. – Подростковые проблемы? Северус, ты же глава факультета. Если бы ты хоть чуточку беспокоился за своих студентов, то уж точно заметил бы, что и Поттер, и Малфой находятся во власти чего-то, что они не могут преодолеть самостоятельно. Просто Малфою лучше удается это скрывать. Кстати, я протестую против того, что ты снял пятьдесят баллов с Гарри. Его сокурсники не должны страдать из-за того, что Гарри пытается справиться со своими проблемами единственно известным ему способом. Кроме того, я нередко видела и Драко после отбоя, и, заметь, ни разу не сняла с него баллов за это. – Смею предположить, что весьма затруднительно снять со студента баллы, когда ты кошка, Минерва. Снейп не доверял Анимагии и так никогда и не смог пересилить в себе неприязнь к ней. Но на этот раз МакГонагалл разозлилась не на шутку. – Знаешь, в чем разница между нами, Северус? Хотя я и бываю иногда – а в последнее время довольно часто – за пределами замка по ночам, я делаю это по двум причинам. Во-первых, я беспокоюсь о Гарри, и мне проще присматривать за ним, когда я рядом. Во-вторых, кошки в замке знают практически всё и обо всём – это прекрасный источник информации, особенно миссис Норрис и Косолапсус – кот мисс Грейнджер. Ты же, Северус, выходишь ночью только для того, чтобы снимать баллы направо и налево. Причем не со Слизерина. – Возможно, если бы вы мне раньше рассказали… –Тайм-аут, – воскликнул Дамблдор. – Так, кажется, говорят? И Вы правы, Минерва, их нельзя предоставлять самим себе; я очень беспокоюсь за них обоих. Мы трое, Сириус Блек, мадам Помфри, мой кабинет, завтра в десять. Я не мешкая отправлю Сириусу сову. Минерва, пожалуйста, расскажите всё Северусу. Он улыбнулся, и встреча, похоже, завершилась. *** Дин ворвался в Гостиную. Рон и Гермиона в уголке о чем-то тихо разговаривали с Невиллом. – Рон, ступай наверх, – проговорил Дин так тихо, чтобы больше в комнате никто не услышал. – Похоже, Гарри разговорился. Он сейчас с Симусом. – И почему это я, черт побери, должен мчаться по первому его зову? Дин, я и так достаточно времени провел, дожидаясь его. – Пойми, Рон, это твой долг как лучшего друга. И Гарри тебя не звал. Просто, похоже, Симусу удалось его разговорить, и он подумал, что неплохо бы позвать тебя. Гарри даже не знает, что я пошел за тобой. Гермиона сжала его руку – сама не зная, от счастья ли, или от облегчения, или от появившейся надежды. – Ладно, пойдем, послушаем, что он может нам сказать, – произнес Рон. И тут по лестнице навстречу им спустился Гарри и, избегая их взглядов, вышел из Гостиной. За ним медленно спускался Симус. – Простите, ребята, – грустно произнес он. – Мне казалось, он был готов разговориться. Но он просто замолчал и ушел. – Ладно. Тайм-аут, – решила Гермиона. – Нам надо поговорить, я начну. Спальня мальчиков, через пять минут. Невилл, найди Джинни. Рон, Симус, как насчёт того, чтобы сбегать на кухню за чем-нибудь съедобным? – Конечно, Герм, – ответил ей Рон. – А ты в курсе, что всё это значит? – Боюсь, что да. *** По субботам всегда было хуже, чем в другие дни недели. Без такого мощного отвлекающего фактора, как уроки, Драко весь день был предоставлен сам себе. И в это субботнее утро, лежа на кровати в слизеринской спальне для мальчиков-пятикурсников, когда погода за окном испортилась окончательно, Драко опять оказался предоставлен сам себе. И если можно так сказать, то ему было ещё хуже, чем обычно, хотя в последнее время «обычно» означало «невыносимо». Драко словно затягивало в водоворот страстей – каждый день одно и то же. Он уже с точностью мог сказать, сколько времени пролежит на кровати, пытаясь отрицать очевидное. Когда именно ему надоест его комната, когда он выберется на улицу, и где именно он будет искать там Гарри. А потом он будет наблюдать за ним издалека. Это немного его успокоит и лишний раз напомнит о его отрицании. И вид Гарри уже не будет для него утешением, потому что ему уже мало было просто смотреть на него. В это утро Драко как раз дошел до той стадии, на которой ему пора было на улицу, когда он внезапно решил изменить свое привычное расписание и попробовать кое-что новенькое. Он причесался, используя заклинание,
придававшее его волосам невероятно привлекательный вид и заставлявшее
людей оборачиваться ему вослед. Почистил зубы, натянул присланный матерью
темно-зеленый свитер и ботинки из драконьей кожи. Накинув самый теплый зимний
плащ, он вышел, намеренно тяжело ступая по каменному полу. Затем ускорил
шаг. Чтобы плащ развевался как можно эффектнее. Огромное зеркало в слизеринской гостиной сказало ему всё, что Драко было необходимо услышать: он выглядел чарующе, ошеломляюще, стильно, перед ним невозможно было устоять. Да, надеюсь, последнее было правдой. Зеркало присвистнуло, и донельзя довольный этим Драко улыбнулся, с удивлением вспомнив, как же давно он не улыбался. Сам тот факт, что он мог это делать заставил его заулыбаться ещё сильнее, и в зеркале отразился едва знакомый ему человек. «Ох, Малфой. Классно выглядишь», – он едва не произнес это вслух. – О-о-о, Драко, кто эта счастливица? – проворковала Панси, когда он через Гостиную направлялся к выходу. – Не ты, малышка, – пробасил он, чтобы у всех присутствующих не осталось ни малейшего сомнения в его сексуальности. – Если честно, этой счастливицы просто не существует, – пробормотал он себе под нос, выходя из комнаты. *** Черт, он чуть не попался. Он едва не раскололся, когда разговаривал с Симусом. Каким-то образом Симусу удалось пробраться сквозь все его защитные барьеры, но, к счастью, он опомнился и сбежал раньше, чем успел проговориться. И это хорошо, потому что на пути он встретил всех, включая и Рона. Он не смог бы им врать. Особенно Рону. Гарри всегда казалось, что после его субботних встреч с Сириусом ему ещё труднее находиться рядом с остальными. Поэтому, сбежав из Гостиной, он по привычке направился к озеру, к своему любимому месту, куда он частенько наведывался в последнее время, чтобы подумать в одиночестве. Одиночество – забавная штука. Ты можешь прожить целую неделю без общения с другими, намеренно избегая любых контактов, но лишь когда ты на самом деле оказываешься один, вдали ото всех, оно начинает чувствоваться по-настоящему. И по вполне понятным причинам Гарри нравилось его одиночество. И хотя Гарри отдавал себе отчет в том, что его депрессия – нечто абсолютно реальное, и игнорировать ее небезопасно, тем не менее, он находил какое-то извращенное удовольствие в том, чтобы ещё больше погружаться в глубины отчаяния. Примерно так же возбуждает и веселит прогулка по краю пропасти, заигрывание с опасностью. И иногда, когда он оказывался один у озера, он использовал свое одиночество как возможность подумать о смерти. Глядя в глубокие ледяные воды озера, он знал, что это лишь вопрос его собственной храбрости, и только от него зависит, сможет ли он совершить, наконец, этот шаг, упасть в синюю глубину и больше никогда не знать, что влюблен в Малфоя. Это было восхитительное ощущение, он погружался в отчаяние настолько, что сам поступок начинал казаться вполне логичным. И хотя Гарри понимал, что его мысли вызваны отчаянием, и это не вопрос жизни и смерти, однако только в эти моменты, обуреваемый немыслимыми мыслями, он чувствовал себя живым – по-настоящему живым, как бывало с ним, когда он летал на своей «Молнии». И, как это часто с ним теперь
случалось, Гарри сидел на скалистом берегу озера, лицом к замку, размышляя
о Малфое, о том, что бы ему хотелось ему сказать, о том, что ему хотелось
бы с ним сделать. Если бы они были другими людьми, если бы жили в другом
мире… Было чертовски холодно, но вместо того, чтобы запахнуться, Гарри заставлял себя сидеть на ветру, мечтая о том, чтобы температура тела сама упала настолько, чтобы он перестал мерзнуть. Первые снежинки кружились вокруг него, падали на озерную гладь, растворяясь в воде. Время, казалось, остановилось. И не было ничего, кроме снега, обжигающего холода, воды и Малфоя. – Привет, Поттер, – позвали его сзади, заставив очнуться от раздумий. И ему понадобилось несколько мгновений, чтобы сообразить, кто это. – Привет, Малфой, – ответил Гарри, не оборачиваясь. – Что ты здесь делаешь? Гарри отметил, что сердце никак не прореагировало – ни подпрыгнуло от радости, ни сжалось от ненависти. – Я просто гулял и увидел тебя, – раздался ответ Малфоя. – Не против, если я присоединюсь? Гарри обернулся и посмотрел на него. Он был прекрасен: одежда, лицо, припорошенные снегом волосы. – Как хочешь, – ответил он. – Но зачем тебе? – Сам не знаю, если честно, – ответил тот, стряхивая снег с камня неподалеку от Гарри. Может, потому что я видел тебя здесь и раньше, да и место показалось неплохим. Драко уселся, и на какое-то время ребята замолкли. Гарри чувствовал себя немного
не в своей тарелке. Что, ради всего святого, он здесь делает? Почему такой вежливый? Или он снова пытается меня одурачить? Но он же не может, он не знает, что я о нем думаю, что чувствую…Мерлин, ну почему он здесь, почему не оставит меня в покое, это мое место. О чем он задумался? – пришло
в голову Драко. – Он что, не имеет ни малейшего понятия о том, что я к
нему чувствую? Но, несмотря на легкое волнение и пронизывающий ветер, так хорошо Драко не было уже очень давно. – Хочешь? – после нескольких минут тишины голос Драко прозвучал громче, чем было необходимо. Гарри взглянул на него – тот протягивал пачку сигарет. – Малфой, ты чего это такой милый? – Хочешь, чтобы я снова стал грубым? – Ну, тогда, по крайней мере, я бы знал, с чем имею дело. – Да, неприятно, когда ты этого не знаешь, правда? Гарри не знал, что на это
ответить, поэтому промолчал. Драко по-прежнему протягивал ему пачку: – Не знаю. Никогда не пробовал. Кроме того, курение вредит здоровью. – Да я знаю. Это-то мне в них и нравится. – О’кей. – Гарри вытащил одну. – Что я теперь должен делать? – Просто затянись потихоньку, когда я дам тебе прикурить. Сначала закашляешься, но потом будет лучше. Гарри взял сигарету и подождал, пока Драко вытащит… нет, не палочку, а небольшую бронзовую зажигалку «Зиппо» и щелкнет ею, поднеся к лицу Гарри. Тот сунул в огонь кончик сигареты и, разумеется, тут же закашлялся. – Не думаю, что я все правильно сделал, – с трудом удалось выговорить Гарри. – Смотри, ты неправильно ее зажег. Дай сюда, – Драко забрал у Гарри сигарету и сунул ее себе в рот, прикурил, и снова протянул Гарри. Это был невероятно интимный жест, но никто из ребят, похоже, не испытывал с этим никакого затруднения. Наблюдая за Гарри, Драко прикурил свою сигарету. А тот подумал, что, несмотря на дым и жар, сигарета не так уж и плоха. – Ты куришь? Я думал, это чисто маггловская привычка, – заметил Гарри после недолгой паузы. – Да, вообще-то, по крайней мере, сигареты. Хотя многие пожилые волшебники курят трубки. И – нет, меня вряд ли можно назвать заядлым курильщиком. Я… – он взглянул на пачку и пересчитал оставшиеся в ней сигареты, – …едва ли восемь выкурил за всю жизнь. Нет, семь. Восьмая у тебя. – Ух ты, – вдруг сказал Гарри, – у меня голова закружилась. – Ага, – ответил Драко, – здорово, правда? Никотин что-то вроде успокаивающего средства. Хорошо для стрессовых ситуаций. Хотя в замке не просто урвать минутку. Приходится выползать на улицу. Хотя здесь и без сигарет хорошо. Я заметил, что ты тоже часто здесь бываешь. – Мне здесь нравится. Меньше народу. Иногда я прихожу сюда ночью. Вообще-то, я всегда бываю здесь ночью. Так красиво при лунном свете. – Да, знаю. Что именно тот имел в виду
– то, что он знает, что Гарри приходит сюда каждую ночь, или то, что здесь
красиво при лунном свете, Гарри уточнять не стал. В этом не было необходимости.
– Ну что ж, в жизни всё когда-то бывает впервые. Сегодня даже вдвойне – первая сигарета и первая беседа с тобой. – Да. Немного странно, правда?– Драко погасил свою сигарету. – И вполне себе приятно – и сигарета, и беседа. – Он посмотрел на Гарри, уставившегося на замок. – Ладно. Я замерз, так что пойду, и ты не задерживайся, а то всё себе отморозишь. – Драко поднялся. Гарри повернулся к нему: – Спасибо, Поттер, – Драко стряхнул с волос снег, закутался в плащ и направился к замку. Гарри снова вернулся к созерцанию озера, одновременно наблюдая за удалявшимся Драко. Ему было так хорошо и спокойно, как не было уже очень давно…
The
End |