Немыслимые Мысли
Автор: Aidan Lynch Перевод: nix Бета: Helga Пайринг: Гарри/Драко Рейтинг: PG-13 Жанр: romance Disclaimer: все принадлежит законным владельцам |
|
4 глава. Книга заклинаний для мальчиков (специальное издание) Спальня для мальчиков в Гриффиндорской башне – мирное и безопасное место – уже на протяжении пяти лет была для Гарри настоящим домом. Старые окна были зачарованы так, что леденящие ветра пришедшего на смену сентябрю октября не продували помещение насквозь. И пускай Гарри приходилось делить комнату с его лучшим другом Роном и ещё тремя ребятами – Невиллом, Дином и Симусом, кроме них здесь больше никто не появлялся. И это было к лучшему, потому что прямо сейчас в комнате царил бардак, заставивший бы миссис Уизли недовольно нахмуриться; а тетю Петунию хватил бы инфаркт. Домовые эльфы могли прибираться здесь хоть каждый день – это не оказывало ни малейшего эффекта – пара часов, и хаос вновь возвращался на свое привычное место. И сейчас, после завтрака в субботу, разглядывая весь этот бардак, Гарри с уверенностью мог бы сказать, что на этот раз всё было даже хуже чем обычно, хотя, учитывая его настроение после печально известного урока по Уходу за магическими существами, вряд ли это его удивляло. На тумбочках и кроватях валялись
свитки пергамента и книжки и – когда подобраться к кровати было просто
жизненно необходимо – их сбрасывали в кучу на пол. Квиддичная форма свешивалась
с кроватных столбиков, мётлы валялись в самых необычных местах. Вряд ли
на полу можно было найти хотя бы одну парную пару ботинок. И везде, как
только образовывалось свободное пространство – на тумбочках, на сундуках,
на кроватях – собирались кучи одежды – чистой и поношенной, и в этих кучах
гриффиндорцы сосредоточенно копались по утрам, выискивая, что бы им надеть.
Содержимое сундука Рона было вывалено на кровать – вчера он пытался найти пару чистых носков. К сожалению, поиск успехом не увенчался. Но эпоха хаоса близилась к концу. И стоя посреди развала, Гарри не мог сообразить, будет он скучать по ней или нет. Что-то волшебное было в этом беспорядке, что-то глубоко личное, только их и ничьё больше. В общем-то, ребята довольно неплохо представляли себе, где и что находится, но следящий за чистотой в комнатах префект очень, очень настаивал, чтобы они, наконец, всё прибрали. И после очередного его замечания (все предыдущие просто-напросто игнорировались) произошло невероятное: доведенным до отчаяния префектом была призвана на помощь профессор МакГонагалл. Кавалер Ордена Мерлина второй степени, заместитель директора Хогвартса, декан Гриффиндора, специалист в области Анимагии и Чар, заслуженная ведьма Англии, и – стоит ли об этом говорить? – ярая сторонница дисциплины и порядка. Гарри, вероятно, никогда не суждено забыть презрительно поджатые губы и краткое обещание снять с каждого по двадцать баллов если всё это, да-да, всё это не будет убрано немедленно. Проверка была назначена на шесть часов вечера – мальчики договорились встретиться в пять, чтобы все убрать. Но пока Гарри пребывал в гордом одиночестве. И где, чёрт подери, все остальные? Он присел на кровать. Ну да,
в комнате был беспорядок, но вряд ли сейчас это самое главное. И, разумеется, это была необыкновенно полезная вещь. Ну, по крайней мере, ему так
показалось, когда ребята её подарили. Он успел опробовать пару-тройку
заклинаний (разумеется, ради спокойствия окружающих применив заглушающее
заклятье) до того, как книгу буквально вырвали у него из рук желающие
испытать на себе потрясающее заклинание Чарли Уизли. Гарри и в самом деле вынужден
был признать, что волшебный способ даёт маггловскому сто очков форы, и
то, как он раньше обходился без палочки, уже стало у ребят неиссякаемым
источником для шуток. И, как это обычно бывает, когда пытаешься выбросить что-то из головы, ни о чем другом думать уже не можешь. Было раннее утро, в полном соответствии со сложившейся традицией, хотя, может, и чуть раньше, чем обычно – около четырех – когда он проснулся, сна не было ни в одном глазу; в теле – ни малейшего следа усталости. Мысли, чувства, эмоции захлестнули его, поглотив без остатка, пригвоздив к месту, словно вогнав в грудь кол. Столько разочарования, стыда и боли. Как он мог рассказать им об этом? Рон его возненавидит. А Гермиона, что ещё хуже, начнёт жалеть. Невилл расстроится. Симус захлебнется от самодовольства. У Джинни будет разбито сердце. Гриффиндорцев будет терзать стыд, а, может, что и похуже. Другие факультеты, особенно Слизерин, твою мать…он не мог об этом думать…Мысли не оставляли его ни на секунду, вызывая ни с чем не сравнимое разочарование в самом себе. Почему он не может сказать им правду, почему он не может сделать вид, что это ничего для него не значит? В конце концов, он же не выбирал себе зелёный цвет глаз или черные волосы, и эта немыслимая тайна была такой же неотъемлемой частью его, как и всё остальное. Но он не мог им рассказать. Не мог. Хогвартс был его домом, а Гриффиндор – семьей; страх, что его могут изгнать из этой семьи, пересиливал всё, последствия изгнания были бы ужасны. Он остался бы совершенно один. Но он и так совершенно один. Этот секрет подтачивал их с Роном дружбу. Вранье Гермионе насчет девчонок, с которыми он встречался, оскорбляло и унижало ее. Это было предательством. Вряд ли в свете сложившейся ситуации ребята будут рады столь близкому соседству с ним. Всё, что раньше он принимал как должное, оставалось таким лишь потому, что он тщательно скрывал свой секрет. Мысли, не оставляющие его ни на минуту, замкнутый круг из вопросов и ответов, сковывавшая его цепь, собранная из собственных страхов. Каждое чёртово утро. И каждое утро перед ним был всего лишь один выход – несколько минут невероятного, немыслимого наслаждения. И теперь ребята предоставили ему средство для того, чтобы сделать эти его утренние мгновения ещё более возбуждающими и захватывающими, чем обычно. И этим утром он получил больше, чем рассчитывал. Вместо нескольких мгновений
спокойствия, возможности забыть о происходящем и остаться наедине с воображаемым
любовником в мире, созданном им для себя, случилось нечто невероятное.
Катастрофа. И он был уверен, что это книга во всем виновата. Ну, может
быть, не она сама, но ее содержимое точно. Магия подействовала, усиливая
ощущения, давая волю разыгравшемуся воображению, и этим утром, когда Гарри
и Кто-Бы-Там-Ни-Был кувыркались в постели, образ – чёткий, словно фотография
– возник перед его внутренним взором, сразив его наповал. У его любовника, фантазии, партнёра были – он судорожно вздохнул – светлые волосы. Светлые волосы. И кремовая кожа. И ясные, словно льдинки, серо-голубые глаза. И красивое лицо овальной формы, которое он тотчас же узнал. И, что весьма странно, улыбка. Господи. Теперь у него точно не было никакой надежды. Некуда бежать, не осталось ничего святого. Жизнь среди гриффиндорцев казалась терпимой, потому что у него был этот мирок, где он мог скрыться хотя бы на пару минут, и теперь оттуда на него ухмылялось лицо его кровного врага. Ухмылялось дразня, насмешливо, дерзко. Но даже теперь он не мог плакать. Вернее, ему хотелось, но он
никогда себе этого не позволял. Слёзы были равносильны признанию поражения,
а Мальчик-Который-Выжил поражений не признавал, ни когда сражался с Волдемортом,
ни даже когда думал о родителях. И словно какая-то неведомая сила вселилась
в него, направляя и указывая, что ему делать. Возбуждение как рукой сняло,
он вскочил с кровати, бросился в душ, затем, одевшись, пулей вылетел из
замка. Он отдалится от Рона, чтобы подготовиться к тому неотвратимо приближающемуся дню, когда они больше не будут друзьями. В этом случае Рону не будет так больно, когда правда откроется – и вообще им не стоило так сильно сближаться. Он перестанет во всем полагаться на Гермиону. Когда это случится, он уже привыкнет всё делать сам; и сейчас самое время, чтобы начать. Он будет игнорировать Джинни. Она потеряет интерес к нему и найдет себе кого-нибудь более достойного ее внимания Он больше не будет участвовать в проделках Дина и Симуса. Когда они всё узнают, наверняка не захотят с ним общаться, а сейчас он может покинуть их банду на своих собственных условиях. Он прекратит навещать Хагрида. Ему придётся научиться полагаться только на себя самого, если он хочет выжить. Он уйдет из команды по квиддичу, потому что не хочет, чтобы другие люди рассчитывали на него. Он прекратит доставлять себе удовольствие сам. Безусловно. Об этом, наверное, и говорить не стоило. И, наконец, он совершенно точно не будет уделять внимания… Боже, он даже имени его произнести не мог… этому блондину. Вообще, кто он такой? Никогда о нём не слышал. Его просто не существует. Было уже почти восемь, когда он вернулся с озера. Ребята собирались на завтрак. Он не стал отвечать на их расспросы о том, где он был, так же, как не ответил и на вопросы Рона и Гермионы, усевшись как можно дальше от них. После того самого обморока они до сих пор обращались с ним словно с фарфоровой куклой, – и, кстати, что это было? Еще одно доказательство его чёртовой слабости. Он больше не станет падать в обмороки. И сейчас, в спальне, оглядываясь по сторонам, он подумал, как же кстати пришлись грядущие перемены. И вновь что-то словно переключилось в нем – рефлексировать над грязью? Мерлин всемогущий. Он больше не будет устраивать беспорядка. Это так по-детски. Ну и чёрт с ними, никто ему
не нужен. Наверняка до сих пор торчат на завтраке. Гермиона, как обычно,
читает лекцию насчёт психологического преимущества над Слизерином. Черт, он никого не хотел видеть. Никогда. – Ага, вот ты где! – воскликнул Рон, прямо таки излучая дружеское тепло и приязнь. – Почему ты так рано ушел? Мы беспокоились о тебе. С тобой всё в порядке? Готов к войне с грязью? Гарри набрал в грудь побольше воздуха: – На будущее – можешь не напрягаться, переживая за меня. И хватит постоянно справляться о моем самочувствии – это уже смешно. Гарри смотрел Рону прямо в глаза. Толпа вокруг них затихла – пропустить непривычно ледяной тон Гарри было невозможно. – Я просто… эээ… я не хотел… – пробормотал Рон ошеломленно; Гарри проигнорировал его, направившись к выходу. Он пытался не обращать внимания
на то, как Рон растерянно открывал и закрывал рот, а Гермиона изо всех
сил дергала его за рукав, чтобы он прекратил. – Это принесли с почтой, – резко произнёс Рон и сунул ему в руки письмо. Гарри пробормотал «спасибо» себе под нос и ринулся сквозь толпу на выход. – Ну и что с ним теперь? – выпалил Рон, обращаясь ко всем сразу и к Гермионе в частности. – Оставь, Рон. – Тихо промолвила Гермиона. – Что бы это ни было, он скажет, когда сможет. Ты же знаешь. – Да уж. – Подтвердил Рон. – Грубый, неблагодарный ублюдок. *** Сидя на камне возле озера, он снова перечитал письмо. Ещё одно чёртово осложнение. Дорогой Гарри, Я только что получил от Джинни записку насчёт твоего обморока за завтраком. Она беспокоится. Ужасно, что мне приходится быть вдали от тебя, когда ты болен или когда тебе грустно, и поскольку я уже давно ничего не слышал от тебя лично, в эти выходные я совершу вылазку в Хогсмид. Встретимся в Визжащей Хижине в субботу в полдень – захвати какой-нибудь еды, если сможешь. Сириус Джинни, мать ее… Хотя, наверное, это Рон ее попросил. Рон, мать его… Теперь Сириус подвергнет себя опасности, а ведь он сейчас занят очередным важным поручением Дамблдора и одновременно пытается опередить людей Фаджа. Это такой риск для него – появляться сейчас в Хогсмиде! И теперь из-за Гарри его крестный собрался подвергнуть себя опасности, чтобы самолично проверить самочувствие своего падающего в обмороки крестного сына. Полдень в субботу. Осталась пара часов. И вообще-то, откровенно говоря, в эти выходные никаких прогулок в Хогсмид не планировалось. Но в глубине души, где-то гораздо глубже принятых лично им решений, Гарри было наплевать. Он хотел увидеть Сириуса. Он просто не мог отказаться ещё и от него. Если не будет Сириуса, у него вообще никого не останется. Что ж, Визжащая Хижина – не самое худшее место для того, чтобы предаться грусти. Он может двинуться туда прямо сейчас. Гарри отправился обратно в замок, заскочил на кухню – Добби и другие домовые эльфы были более чем рады собрать ему корзинку для пикника – и затем через главные ворота, ни от кого не таясь, ушел в Хогсмид. Зачем утруждать себя и подниматься за картой или плащом – ему было наплевать на неприятности. Наверху в замке двое наблюдали за его уходом – Гермиона, расстроенная и обеспокоенная, и Дамблдор – улыбающийся и совершенно точно угадавший, с кем именно собрался встретиться Гарри. *** В эту субботу плохое настроение прочно поселилось в Хогвартсе. Рон был расстроен, хотя точнее будет сказать – пребывал в ярости – после того, как Гарри на глазах у всех так с ним обошёлся. Когда ярость чуть поутихла, ей на смену пришли смущение и боль. Они и раньше ссорились, но на этот раз всё было по-другому. Раньше это всегда было что-то незначительное, и они почти всегда сразу мирились, никогда не затаивая обиды, слишком завися друг от друга, чтобы не разговаривать даже пару часов. Разумеется, была ещё та ссора перед Турниром Трёх Волшебников. Но когда Рон вспоминал о ней, то всегда признавался себе, что во всём виновата была его ревность. Или, точнее будет сказать, его ревность, изрядно сдобренная их упрямством. Но на этот раз всё было по-другому. В этот раз они не ссорились. Гарри просто сказал… ну, он точно не помнил слов, но в глазах Гарри явно читалось: «Пошел прочь из моей жизни». Но почему? Что, во имя Мерлина, он сделал? Гермиона и Джинни всё утро провели в спальне мальчиков – под предлогом того, чтобы помочь с Большой Уборкой – но Рон знал, что они тоже переживают случившееся и хотят быть рядом с ним. Сама уборка оказалась скучным и порядком затянувшимся мероприятием: Гермиона превратилась в надзирателя, Джинни копалась в его вещах, стараясь не думать о том, что сегодня произошло. Невиллу по большей части было на всё наплевать – он всегда считал Гарри крайне неуравновешенным и непредсказуемым типом, Дин и Симус тоже старались не заострять особого внимания на произошедшем, пытаясь разбавить монотонный процесс шутками. До какого-то момента они делали вид, что ничего не случилось – откопанные в завалах вещи Гарри просто складывались у него на кровати; но когда Рон нашел закатившиеся под кровать часы-снитч, нервы у него не выдержали, и с криком он запустил ими в стену. С молниеносной реакцией Гермиона прошептала: «Акцио, часы», – и те, изменив направление, приземлились к ней на ладонь с легким «чпок», прозвучавшим в наступившей тишине так же громко, как и вопль Рона. Гермиона медленно прошла к кровати Гарри и аккуратно положила часы поверх других вещей. Джинни глубоко вздохнула и
пробормотала: – Мне нужно на свежий воздух. Вряд ли Гермиона чувствовала себя намного лучше Рона, но она пыталась сохранить хотя бы остатки разума. Поведение Гарри ее убивало. Она не могла придумать ему никакого оправдания и ещё больше ухудшила ситуацию, предположив, что Рон натворил что-то, и это заставило Гарри так поступить. После того, как тот пулей вылетел из Гостиной, они с Роном около получаса препирались, прежде чем до нее дошло, что Рона самого глубоко задели и ранили несправедливые слова Гарри. Ее сердце растаяло и, забыв о Гарри, она захотела обнять Рона, успокоить его, сказать, что он не виноват; а после того инцидента с часами она так сильно ему сопереживала, что в ярости почти пожалела о том, что так быстро среагировала. Она взглянула на него, он на неё; Рон был благодарен ей за ее поступок, ей внезапно подумалось, что он выглядит чертовски привлекательно, сочетая в себе одновременно детскую обиду и почти взрослую ярость. Сердце ее забилось быстрее от этой их неожиданной близости, и так продолжалось до тех пор, пока Джинни так некстати (а, может, наоборот, продуманно?) объявила о своем уходе. «Чёртов Гарри», – подумалось ей. Ох, и поговорит же она с ним, когда они во всём разберутся – и ему лучше иметь какое-нибудь пристойное оправдание, ИЛИ… Уборка потихоньку продолжалась, и Гермиона отошла к окну, краем ухом слушая перебранку Дина с Симусом насчёт того, чья это была замечательная идея спутать четыре колоды игральных карт, и машинально прикидывая, какое заклинание можно было бы использовать, чтобы помочь им. В этот момент она и увидела Гарри, направляющегося к воротам – солнце играло на стёклах его очков. И куда, Мерлина ради, он намылился? Вообще-то в обычной ситуации её бы расстроило столь откровенное наплевательство на собственную безопасность, но сейчас она промолчала, мысленно добавив это в список вещей, о которых стоит подумать попозже, когда Рон немного успокоится. В другой части замка царило не менее дурное настроение. Драко лежал на кровати, отказываясь разговаривать с однокурсниками, его отчаяние росло с каждым часом. Он не спал всю прошлую ночь и вообще вряд ли сомкнул глаза с того самого урока по Уходу за магическими существами. Его совершенно перестала интересовать жизнь факультета, потому что всё время и силы отнимала теперь борьба с его новыми чувствами. Вся эта ерунда с Поттером… Она просто не желала уходить из его головы! Он пытался четко и ясно проанализировать её со всех сторон, посмотреть под разным углом – до тех пор, пока ему не начало казаться, что еще чуть-чуть, и он взорвется. И, пожалуйста, после бессонной ночи, в четыре часа утра его словно током ударило, и перед ним возник образ полуголого Поттера, смеющегося, раскрасневшегося и запыхавшегося. Чрезвычайно волнующее, эротическое видение, и его четкость и почти осязаемость шокировала Драко, оставив одновременно возбуждённым и испытывающим невероятное отвращение к самому себе из-за этого возбуждения. Он бросил бесплодные попытки заснуть, тихо оделся и выскользнул из замка в надежде подумать о чём-нибудь другом. И, разумеется, и здесь ему не было покоя. Вокруг озера уже бродил кто-то – фигура, закутанная в плащ, в ореоле предрассветного тумана, словно мрачный и печальный герой дамского романа. Драко издал отчаянный вопль, когда до него дошло, кто это. ТВОЮ МАТЬ!!! Ну хоть где-то
можно скрыться от этого урода! Ни в собственных мыслях, ни в постели,
ни даже в полпятого на безлюдных (почти) землях замка спасения не было!
Хотя на завтраке опять всё вернулось на круги своя – и его беспокойство, и боль. И Драко предпринял несвойственный для него шаг – он сел так, чтобы ему было лучше видно Гарри. После того чудесного исцеления у озера немногие остатки здравого смысла подсказали ему, что если Поттер был причиной его болезни, то, возможно, именно он стал бы и лекарством от неё. Не то чтобы ему очень нравилось подобное развитие событий – но особенного выбора у Драко не было, и он принялся планировать ряд «экспериментов» – другого слова он придумать не смог – для того, чтобы посмотреть, что же именно случилось, и что в Поттере помогло ему избавиться от своих переживаний. Но все его планы рассыпались в прах, когда Гарри пулей вылетел из Зала, буквально через пару минут после того, как пришёл Драко. Его едва не разорвало от ярости. Эксперимент №1 провалился. Или нет? По крайней мере, когда Гарри ушел из Зала, он точно мог сказать, что почувствовал себя совершенно ужасно, что косвенно подтверждало – всё, что с ним теперь происходит, так или иначе связано с Поттером. Мерлин. Такая судьба – это же просто немыслимо… И, тем не менее, ему пришлось серьёзно поразмыслить над ней. В слизеринской спальне – после
того, как Гарри смылся в Хогсмид, оставив гриффиндорцев в полном шоке,
Драко впервые позволил себе посмотреть своей проблеме в лицо – и до него
начал доходить весь ужас его положения. Он был вконец измотан, доведя
себя до такого состояния, когда уже не мог трезво рассуждать. С невероятным
усилием отогнав ужасные мысли, он сел и взялся за перо, чтобы изложить
свои соображения на пергаменте – возможно, так ему стало бы понятнее.
Но он ничего не смог написать. Разумеется, кое-что лежало на поверхности. Ему было плохо – но была ли это болезнь физическая или психическая? Он знал, что всему причиной был Поттер, но почему? Он мог бы предположить, что, возможно, ему нравится Поттер, но это же бессмысленно, потому что он совершенно точно ненавидит его. И всё, что его окружает, и всех, кто его окружает. И, постой-ка, Драко, старина.
Поттер – парень. Ничего не удивляет? И что, это уже даже не новость? Драко попытался припомнить хотя бы одну девушку, которая бы ему нравилась. Но никого не было. Но ведь и парней не было тоже. И что же тогда его привлекало? Кого же он себе представлял в самые интимные моменты? Ничего. Никого. И внезапно на него снизошло откровение – его волновало лишь собственное удовольствие. Другие люди не появлялись в его сексуальных фантазиях даже как безликие и бесполые объекты. Но разве такое возможно? Вот это нарциссизм! Драко стало тошно. Стало очевидно, что никогда в жизни он ни о ком не думал, ему никто не нравился, кроме себя. Хотя прямо в этот момент он вряд ли сильно нравился самому себе. Чёрт, подобные мысли не доведут
его до добра. Только в одном он был уверен совершенно точно – до недавнего времени, до того самого злопамятного душа после оргии, устроенной фавнами, в его фантазиях никогда не было места парням. И воспоминания о том самом душе до сих пор причиняли ему душевные страдания. Может, дело вовсе не в его ориентации? Может, всё дело в Поттере? Тогда это объясняло бы странное спокойствие Драко от одного вида Гарри, снисходившее на него в его присутствии, хотя многое по-прежнему оставалось непонятным. Мерлин, Мерлин, Мерлин. Он, что на самом деле об этом подумал? Вероятно, у него теперь было два варианта: а) попытаться все игнорировать и надеяться, что всё пройдёт само собой и б) попытаться выяснить, что же всё-таки происходит? Вариант б) вовсе не означал, что он поступит в соответствии с тем, что выяснит (фуу…), так что, выражаясь проще, особого выбора у него не было. Драко! Ты уверен насчет этого? Ты и в самом деле собираешься действовать? Тебе что, и вправду нравится Поттер? НЕТ!НЕТ!НЕТ – кричало всё внутри него. Он мне не нравится. Я его ненавижу! Но я должен что-то сделать! Это уже было слишком. Он выбрался из постели и,
покопавшись в сундуке, вытащил оттуда пачку сигарет, позаимствованных
из сумочки Нарциссы в конце лета. Казалось, курение доставляло ей удовольствие,
когда Люциус бывал особенно невыносим. Драко пару раз попробовал – ему
не понравилось, но особого отвращения он не испытал – однако, затянувшись
как следует, он тотчас же понял, почему его мать хранит эти странные маггловские
штучки. Постепенно успокоившись, он
вновь обрёл способность мыслить разумно. Драко много чего знал о магии и об эмоциях (ну, по крайней мере, умел ими манипулировать, когда дело касалось других людей), и, скорее всего, в глубине души уже давно догадался, о чем говорили все эти знаки, события, чувства. Возможно, он просто до сих пор не мог поверить, что это может случиться с ним. Может быть, в библиотеке он
сможет найти ответы на все свои вопросы. И, может быть, в самом деле стоит
посмотреть всё, что касается восприятия фавнами человеческих эмоций. По
крайней мере, с этого можно начать. Он бросил сигарету в пепельницу на
прикроватной тумбочке и, развеяв дым легким взмахом палочки, отправился
в библиотеку, чувствуя себя намного увереннее. *** – Хорошо. Что, Мерлина ради, случилось? Всё произошло как-то неожиданно. Они разговаривали уже около часа – точнее, болтали обо всём и ни о чём. Гарри был рад оказаться в компании крёстного – человека, не имеющего отношения к Хогвартсу, того, с кем он мог поговорить и разделить тот ужас, с которым ему теперь предстояло жить. Гарри был несказанно рад, когда огромный черный пес, шнырявший вокруг хижины, обернулся крёстным, живым и здоровым. Сириус тепло приветствовал его. И Гарри, и Сириус пришли гораздо раньше назначенного часа. И поскольку позавтракать не удалось ни тому, ни другому, на еду в корзинке Гарри оба набросились с завидным старанием. Однако сейчас, немного успокоившись, Гарри с опаской взирал на крёстного, не зная, с чего же ему начать. – Да ничего, – проблеял он. – Хочешь, чтобы я в это поверил? – Верь во что хочешь. Тебе не надо было приходить сюда. Тебе стоило остаться и продолжать работать на Дамблдора. – Но я твой крёстный, Гарри, я не могу не беспокоиться за тебя. – Да ладно заливать, – ответил Гарри, прекрасно понимая, что его ответ граничит с откровенной грубостью. Внезапно устыдившись собственной наглости, он поднялся и подошёл к окну. Тем не менее, Сириус продолжил: – Джинни написала мне, и я понял, что мне необходимо тебя видеть. И, похоже, тебе это тоже необходимо, так что встреча совсем не лишняя, так? Гарри повернулся к нему и попытался улыбнуться. Процентов на десять ему это удалось. Оставшимися девяноста просиял Сириус, шагнувший к нему. Гарри хотелось, нет, ему было просто необходимо почувствовать это… но нет, он же не маленький… поэтому ему удалось заставить себя остановиться. Молча они глядели друг на друга. Сириус внимательно посмотрел на него и проговорил так, словно предыдущего часа вовсе и не было: – Гарри, я понимаю, как тяжело тебе было расти без любви и поддержки, и я проклинаю каждый день в Азкабане, что мы провели не вместе. И хотя эти годы уже невозможно вернуть, у нас впереди ещё очень много времени. Гарри посмотрел на него, и вся та сила, что он обрёл сегодня рано утром у озера, та стена, которую ему удалось воздвигнуть, затрещала по швам – ему было необходимо понять, что он не одинок. – И я и вправду не знаю, каково это – быть родителем, – ещё тише проговорил Сириус, – так что в основном мне приходится полагаться на инстинкты. Но я вижу, Гарри, что что-то гложет тебя изнутри и что тебе отчаянно необходимо поговорить об этом. А я должен тебя выслушать. Это самая малость, что я могу для тебя сделать после… – он замолк. – Сириус! Ты ничего мне не должен. Ты не виноват! После тихих слов Сириуса это прозвучало неожиданно громко. «Ты ничего мне не должен», – продолжал повторять Гарри, делая тот самый шаг вперёд, против которого он так отчаянно боролся. Сириус стремительно шагнул навстречу, робко положив руку ему на плечо. Остатки сопротивления Гарри испарились от этого прикосновения, внутри него бушевали эмоции, стремясь вырваться наружу. Он уткнулся лицом в грудь Сириусу, и тот нежно привлёк его к себе, в самое успокаивающее и тёплое объятие в жизни Гарри. Хотя это, наверное, было первым и единственным объятием в его жизни, которое он вообще мог вспомнить. *** Гермионе уже порядком поднадоело в комнате мальчиков. Она ушла оттуда примерно через полчаса после Джинни, ни на секунду не переставая думать о Гарри. Он вёл себя странно с того самого урока с фавнами. Фавны. По случаю субботы все домашние задания могли и подождать, поэтому, на время выкинув из головы мысли о ссоре Гарри и Рона и захватив нужные книжки, она отправилась в библиотеку. Привычное чувство родства с этим местом охватило ее, как только она вошла в зал и увидела, что ее место как всегда свободно. Правильно, пусть только попробуют! Но, взглянув на полки, посвященные
магической зоологии, она с раздражением отметила, что большинство книжек
о фавнах, которые ей удалось просмотреть в прошлый раз, отсутствовали.
Как странно. Такого с Гермионой раньше не случалось. Книжки, необходимые
ей для подготовки к занятиям, либо уже имелись у нее, либо она брала их
задолго до того, как любому из ее одноклассников приходила в голову идея
сделать домашнее задание. Когда она пользовалась библиотекой в личных
целях – для поиска какой-то особенной информации, как сейчас, например
– её интересы крайне редко пересекались с чьими-то ещё. Если вообще когда-нибудь
пересекались. Но сейчас выходило, что кто-то ещё помимо неё всерьёз заинтересовался фавнами. Бессознательно поджав губы – отчего выражение ее лица стало на редкость задумчивым – Гермиона пролистнула единственную оставшуюся книжку – «L’Art de l’Amour: Lea faunes et ce gu’ils peuvent voir». Что ж, и эта сгодится, при условии, что удастся найти словарик. Добравшись через полчаса до десятой страницы, Гермиона справедливо предположила, что, раз уж осталась одна лишь «L’Art de l’Amour», значит, кто бы там ни интересовался фавнами, он явно не говорит по-французски. Впрочем, как и я. Родители Гермионы с раннего детства каждое лето возили ее во Францию, так что она прекрасно могла заказать себе мороженое и даже спросить, где находится бассейн. Но когда дело касалось древней книги, написанной на давно устаревшем языке, Гермиона, имея о французской грамматике самое приблизительное представление, едва ли не в первый раз в жизни оказалась бессильна. Завернув за угол, она как вкопанная остановилась перед стеллажами, не зная, насколько важно то, что она там увидела. Гермиона не была дурочкой. Даже не понимая, о чём говорится в «L’Art de l’Amour», она догадалась о том, что произошло на уроке с фавнами. И за последние дни она постепенно осознала возможные последствия случившегося. Но одно дело – догадки и подозрения, и совсем другое – столкновение лицом к лицу с реальностью. Это стало для нее шоком. Прямо напротив секции, посвященной
фавнам, стоял Драко Малфой. И сейчас он ставил на полку именно те книги, которые не так давно искала Гермиона. Ее охватило странное ощущение даже не осознания, а подтверждения её подозрений; она попыталась тихо отойти в сторону, пока он ее не заметил. Но как всегда в подобных случаях ей не удалось скрыться совершенно бесшумно – краешком мантии она задела книгу из секции Предсказаний. Шорох был едва заметный и, тем не менее, Малфой почувствовал и повернулся к ней. Ей ничего не оставалось – только притвориться, что она как раз хотела почитать что-нибудь о фавнах. – Ах, Грейнджер, – довольно спокойно, как отметила про себя Гермиона, произнёс Драко. – Она у тебя. Я всё думал, куда же она запропастилась. Жестом он указал на книгу у неё в руках. «И всё? – подумала Гермиона. – Никаких оскорблений? Никакой «мерзкой грязнокровки»?» Гермиона не знала, что ответить. Ее беспокоили две вещи. Во-первых, им с Драко никогда не удавалось закончить разговор без проклятий в адрес друг друга. А в этот раз всё было как-то не так – Драко казался больным, и ему явно было не до соблюдения привычных формальностей. Во-вторых, вне всяких сомнений, он пытался что-то выяснить насчёт фавнов. Они пристально смотрели друг на друга, без злобы, но с подозрением. «Что он знает? – подумала она. – Столько же, сколько и я?» – Да, – наконец ответила она. – Не знал, что ты говоришь по-французски, Грейнджер. Еще одно твоё достоинство среди многих. «Уже лучше, – подумала Гермиона. – Оскорбления. Старая песня». – Я не говорю, – ответила она, – по крайней мере, не так чтобы очень. Хотя моих знаний хватает на то, чтобы понять, что твоя фамилия переводится как «Вероломный», и даже тебе придётся признать, что этого более чем достаточно для познаний во французском для среднестатистического студента Хогвартса. Драко хмыкнул: – Молодец. Достойный ответ. Долго думала, наверное? Интересно, что ты сама считаешь себя среднестатистической. Я бы именно так и сказал о тебе. Забавно. Его оскорбления удаются даже тогда, когда ему явно не до них. Она присмотрелась повнимательнее. Драко казался совершенно изможденным и невероятно уязвимым. Она решила попробовать другой подход: – А зачем тебе эта книга? Не знала, что ты учил французский. – Хммм… полагаю, ты много чего обо мне не знаешь, Грейнджер, – отрывисто бросил он, практически вырвав книгу из ее рук. – И слава Мерлину, – добавил он себе под нос и ушел. Но Гермиона слышала его. The
End |