Немыслимые Мысли
Автор: Aidan Lynch Перевод: Candice Пейринг: Гарри/Драко Рейтинг: PG–13 Жанр: romance Disclaimer: продолжаю перевод не своего фанфика не про своих героев добровольно и бесплатно, дабы порадовать читательницу, пожелавшую увидеть окончание замерзшего/брошеного перевода |
|
13 глава. Суть дела – Мне легко простить тебя, Малфой. Не понимаю, с чего ты развел такой кипеж. Ты сам сказал: напряжение между нами переросло не в любовь, а в ненависть, и теперь мы можем ее рассматривать двояко, в положительном смысле. – Как можно рассматривать в положительном смысле мои безобразные выходки по отношению к тебе, Поттер? – продолжал терзаться Драко. – Что ты имеешь в виду под двояко? – Легко. Во-первых, допустим, что у нас не возникло проблем с рукопожатием в поезде. Мы бы влюбились, в одиннадцать лет. Это ужасно. Ни один из нас не смог бы справиться с этим чувством. Мы бы никогда его не поняли, но теперь, через пять лет, мы можем уложить его у себя в голове. В каком-то смысле, Рон стал не препятствием; он оказался чертовым спасителем. – Да, наверное, – неохотно согласился Драко. – Что за ужасная мысль. Фу, бя, кошмар. – Какой ты красноречивый, когда на взводе, Малфой. Минус два балла за отсутствие приличного словарного запаса. Драко шутливо пихнул его кулаком, и они оба улыбнулись. – Во-вторых, – продолжал Гарри, – поскольку возникла ненависть, естественно, от нас обоих следовало ожидать дурного поведения. Довольно забавно перечислить все твои проступки за раз, одним списком; по-моему, это лестно. Каждая проделка – маленький пример силы эмоций. Силы, с которой ты меня ненавидел. Драко залился легким румянцем. Гарри усмехнулся краешком рта. – Если мы продолжим думать в том же направлении, те значки с таким же успехом могли возвещать: Поттер сексуальный, и я хочу от него детей, подпись Драко Малфой, ах, да, и, кстати, у него дивные глаза. – Я никогда ничего не говорил о твоих глазах, Поттер, – возразил Драко, непрестанно улыбаясь. – И, кроме того, на значках такого никогда бы не написали. – Ты бы придумал, как, Малфой, – смеялся Гарри. – Ты о-очень сильно ненавидел меня. – Но даже в этом случае, Поттер, – настаивал Драко. – Я не понимаю, как у тебя хватает духу парой слов отбросить всю неприязнь. Ты что, даже не собираешься заставлять меня проходить через унижения? Я готов ко всему; я настраивался не один день. Даже придумал и отрепетировал несколько эффектных жестов, чтобы вымаливать у тебя прощение. – Неужели? – хихикнул Гарри. – Малфой, они мне не нужны. Как я сказал, в свете Багрового облака простить твои проступки легче легкого. Хотя, если хочешь, я мог бы и взглянуть, просто чтобы убедиться, так ли эффектны твои жесты, как ты уверяешь! – Ну, сомневаюсь, что смогу исполнить их по заказу, – отговорился смущенный Драко. – Они должны были быть… типа экспромта. – Только ты мог запланировать экспромт заранее, Малфой! Оба рассмеялись. – Ох, Поттер, – выдохнул Драко с такой волной искреннего дружелюбия, что Гарри слегка застеснялся. – Ты же чертовски великодушен. Ты видишь лучшее во всем. Ты можешь отнестись к наихудшим злодеяниям со старым добрым гриффиндорским оптимизмом. Я никогда не смогу мыслить как ты. – Да и к лучшему, полагаю, – отозвался Гарри. – В любом случае, я этого от тебя и не жду. Я хочу, чтобы ты оставался собой, а не кем-то другим. – Быть слизеринцем – значит быть всем, чем ты не являешься, Поттер. Я пытаюсь отбросить все это прочь, ради тебя. И ради себя. – Не нужно меняться ради меня, Малфой. Просто будь собой. Послушай, нам не надо менять прошлое, не надо прощать-забывать-двигаться дальше. Несмотря на все, что я сказал, дело, по сути, не в прощении, потому что ты никогда не делал мне ничего такого, что нельзя было бы объяснить нашим яростным отрицанием Багрового облака. Так что мне не нужно тебя прощать. И тебе не нужно меняться, потому что признание Багрового облака уже изменило наше представление друг о друге. Это почти то же самое, как взглянуть на вещи по-новому. – Блин, Поттер. Когда ты успел набраться ума? – Не знаю, – засмеялся Гарри. – Должно быть, за то время, что дружил с Гермионой. Вот что-то и задержалось в голове. – Но… – продолжал раздумывать Драко, – это все как-то однобоко. Я думал, у нас схожие чувства. Почему ты никогда не делал мне гадостей? – затем тихо добавил: – Разве ты не испытывал ко мне такой же ненависти? – Ох, Малфой, я тебя ненавидел! Я вообще тебя презирал. – Уф! Приятно слышать. Глядя друг на друга, оба расхохотались. – Тс-с-с! – шикнул Драко, еще не отсмеявшись. – А то влипнем в неприятности! – Наплевать, – отмахнулся Гарри. – С Астрономической башни. – O-о-ой, – протянул Драко. – Какая непочтительность к начальству, да от гриффиндорца… – Малфой, для гриффиндорца я не особо почтителен к старшим – вообще-то, с тех пор, как я пошел сюда, я нарушил едва ли не тысячу школьных правил. Тебе известна лишь малая часть моих проделок. И боюсь, я не невинный агнец, чтобы ничего не замышлять против тебя. – Правда? – заинтригованно прошептал Драко. – Что же ты устроил? – Ну…– замялся Гарри. Даже притом, что пару минут назад собеседник беззастенчиво перечислил свои ужасные злодеяния, теперь, когда подошла его очередь, гриффиндорец несколько стушевался. – Ну… ах, да, когда "Грюм" превратил тебя в хорька, мы называли тебя хорьком. – И это козни? – усомнился Драко. – А получше ты ничего не мог придумать? Ой, блин, это будет крайне трудно простить. Мне понадобится неделя, чтобы пережить такое оскорбление, подождешь, Поттер? Брось, я знаю, что ты собирался сказать совсем не то. – Ладно, хорек, – покорился Гарри. – Но это трудно. Правда трудно, так что перетерпи. Помнишь, на втором курсе ученики, включая и Гермиону, превращались в камень? – Да?.. – Все еще говорили, что Тайную комнату снова открыли, и что открыть ее мог только Наследник Слизерина. – Да?.. – Ну и вот, я думал, что Наследником Слизерина был ты, но никак не мог этого доказать. Драко молчал. – Так что я должен был узнать точно. Я правда боялся, что жизнь студентов, а особенно Гермионы, в опасности. – Поттер, я не был Наследником Слизерина. Единственная постыдная роль, которую я тогда сыграл, было разочарование, когда я понял, что Наследником был кто-то другой. – Я знаю, что ты не был Наследником, – сказал Гарри. – Я встречался с настоящим Наследником и, в общем, не стоит об этом. Но загвоздка в том, что я думал, что это был ты. Так вот, чтобы добыть доказательства… – Да?.. – Чтобы добыть доказательства, Боже, ты меня возненавидишь! Мы с Роном выпили Многосущное зелье и приняли обличье Крэбба и Гойла. Мы вошли в слизеринскую гостиную и разговаривали с тобой. В разговоре выяснилось, что ты совершенно невыносим, но никак не Наследник. – Обалдеть. Неужели правда? Многосущное зелье? Но его же безумно сложно варить, Поттер. Прости за грубость, но с твоим уровнем подготовки оно тебе не по зубам. – И сейчас тоже. Но не Гермионе. – А… опять Грейнджер меня обставила. – Ты не злишься? Почему? – Потому что, старина Поттер… я тебя прощаю. Или, выражаясь по-гриффиндорски, теперь, оглядываясь назад, я вижу тот эпизод в ином свете. Ты ведь ненавидел меня, помнишь? Они улыбнулись. – Весьма блестящий план, должен признать, – оценил Драко. – Куда более дерзкий и хитрый, чем все мои замыслы. Только сравни с одним из моих: я надевал черную мантию и страшным голосом вопил ‘у-у-у’. А что сделал ты? Ты выпустил чертова Патронуса, который, наверное, не под силу никому из хогвартских студентов. Он и впрямь ловко поставил меня на место, Поттер. – Малфой, я не в тебя целился. Я думал, что это дементор, помнишь? Профессор Люпин научил меня заклинанию Патронуса, потому что… потому что, в общем, дементоры на меня и правда действуют странным образом. – Что… что с тобой происходит, Поттер? В общем настроении что-то еле уловимо изменилось. Гарри взглянул на слизеринца. – Ты действительно хочешь узнать? Почему? – Потому что… я хочу узнать тебя получше, Поттер. Я не знаю и малой доли того, какой ты есть. И вот мы… в Багровом облаке, а я ничего о тебе толком не знаю. – А я ничего не знаю о тебе, Малфой. – Не знаешь. Но поверь, тебе не захочется меня узнавать. Можно раскопать не самые приятные факты. Наверное, потому я и не подпускал к себе никого, что не хочу, чтобы пришлось признаваться без утайки, какой я на самом деле. – Каким ты был, Малфой. Ты совершенно не тот Малфой, что несколько недель назад, по крайней мере, по отношению ко мне. – Чепуха, Поттер, я все такой же; именно поэтому, как я говорил, я хочу измениться. Ты просто смотришь на меня по-другому. У меня по-прежнему есть сотни постыдных тайн. И Багровое облако, между прочим, вызвало у меня желание стать достойным тебя. И узнать тебя как следует. И когда я узнаю тебя как следует, я захочу узнать тебя лучше всех. Так что прости, я не настаиваю на откровенности, но если о дементорах слишком тяжело говорить, то я пойму. Но я хочу знать лишь потому, что хочу помочь в меру своих сил. Гарри раздумывал долго и усердно. – Но рассказ должен быть обоюдным, – сказал он. – Я хочу знать, я должен узнать тебя, так же как ты узнаешь меня. И если это означает, что придется покопаться в большой куче дерьма, то мы должны быть к этому готовы. Я просто подумал, что, если расскажу тебе о дементорах, то мы обязательно перейдем к другим темам, говорить на которые для меня хуже пытки. Пережить боль должны мы оба. – Я знаю, куда ты клонишь, Поттер. И боюсь этого. Но это не означает, что я не даю согласия. Мы должны разобраться. Иначе все то, чего мы добились сейчас, чего могли бы добиться в будущем, будет построено на песке. Мы так никогда не почувствуем, что можем верить друг другу, полно и безоговорочно. Гарри взял Драко за руку и крепко сжал. И заговорил, медленно и отчетливо. – Мы стоим на пороге чего-то нового, так? И можем идти по этой дороге до конца своих дней. Мы должны научиться доверять друг другу, или сомнения и подозрения превратят нашу жизнь в ад. В чем бы ни пришлось признаваться, мы должны этим поделиться до того, как станем… ближе. Или мы все разрушим. – Ладно, – кивнул Драко, сжимая руку Гарри. – Если ты согласен, мне смелости хватит. Гарри сглотнул. – Когда ко мне приближается дементор, я слышу, как кричит моя мать, когда ее убивает Вольдеморт. Потом вижу вспышку зеленого света от смертельного проклятия, которое ее убило. Потом ничего. Не из-за дементоров я теряю сознание, Малфой, а из-за яркого и ужасного воспоминания, которое они во мне вызывают. Драко прослезился. Он положил Гарри руку на плечо и крепко обнял. – Я не могу избавить тебя от воспоминаний, Поттер, – сказал он. – Но я обещаю, что тебе всегда будет, с кем обняться. Гарри вздрогнул и чуть напрягся. – Мерлин великий, – еле слышно выговорил Драко. – Вот в чем дело, да? Ты сомневаешься; несмотря на то, как мы сблизились, несмотря на то, что мы видели друг друга раздетыми, спали в одной кровати, поцеловались, ты сомневаешься, что хочешь, чтобы тебя обнимал я… – Нет! Я хочу, чтобы это был ты! Но… – Но… ты говорил, что я никогда ничего не делал для тебя того, что нельзя было объяснить влиянием Багрового облака. Я. Именно я. Но ты не можешь отделить отца от сына, – печально подытожил Драко. – И с какой стати мне этого ожидать? – вздохнул он. Гарри молчал. – Вот почему ты не хотел рассказывать мне о дементорах, да? Потому что я тут ни при чем, а вот мой отец – очень может быть. Или вдруг я проговорюсь ему о твоей слабости? Какой же я дурак. Ты волновался не о том, чтобы простить друг другу наши прошлые проступки. А о том, кто мы есть, и из каких семей. И ты никогда не сможешь простить и забыть, что я сын Упивающегося Смертью, потому что, как бы ты ни рассматривал этот факт, ты не можешь истолковать его в свете Багрового облака. – Малфой… я… – Тс-с, Поттер, не перебивай. Ты должен это услышать, а я должен это сказать. Я не могу представить, через что ты прошел. Ты мимоходом заметил: "я встретил настоящего Наследника". Держу пари, это было то еще испытание, но ты, как водится, преуменьшаешь опасность. Я знаю, что ты встретил Темного Лорда и даже дрался с ним один на один. От этой мысли у меня мороз по коже. Но не потому, что я могу проникнуться ощущением опасности; я не могу. Меня ужасает мысль, что могло случиться с тобой. Каждое слово, произносимое Драко, звенело в голове Гарри. Розарий исчез. Остались лишь они двое, и наиважнейший разговор, который они вели. – Я уже и представить не могу, как проживу без тебя, – продолжал Драко. – Если встанет выбор, а почти наверняка так и будет, я выберу тебя, а не отца. Несколько недель назад такое решение было бы неслыханно; в моей жизни мой отец всегда был единственной влиятельной силой. Но так было до тех пор, пока я не понял, что для меня значишь ты, Поттер. Ты просто должен мне доверять в этом вопросе. Пока я не найду способ доказать тебе свою преданность, я прошу тебя: просто верь мне. Драко начинал тихо плакать. Но продолжал свой монолог, уставившись в пол. – Ты знаешь, каково мне приходится. Ты сам видел. Я не могу никуда от тебя деваться дальше, чем на три фута. Если я предам тебя, я ничего не выгадываю, зато теряю все. Ты стали частью меня, Поттер. Причинить тебе вред – значит, пострадать самому. Погубить тебя – все равно, что наложить на себя руки. Хуже. Потому что пришлось бы жить без тебя. И… это было бы немыслимо. Гарри одной рукой обнял Драко. – Я тебе верю, – тихо сказал он. – Верю. Но… меня беспокоит не только это. – Тогда что? – у Драко был встревоженный вид. – Скажи, я должен знать! – Дело не только в твоем отце. Дело во мне. Я не смог бы быть достойным тебя. – О чем ты? Ты более чем достоин. Как ты можешь быть недостаточно хорош для меня? Благодаря тебе я уже ощущаю себя лучше, как никогда! – Потому что меня постоянно окружают опасность и трагедия, – голос Гарри звучал бесстрастно, сухо. – У меня нет родителей, Малфой, потому что кто-то хотел, чтобы они умерли. Кто-то хотел, чтобы умер и я, и по-прежнему хочет. Я три раза встречался лицом к лицу с Темным Лордом, и на мою жизнь покушались даже здесь, в Хогвартсе. На бесконечные сражения моей магии не хватит. Гарри глубоко вздохнул. – Я… не могу втягивать тебя во все это. А если с тобой что-то случится, виноват буду я? Если Вольдеморт прознает о нас, подумай, какой опасности ты подвергаешься! Он станет строить замыслы, как через тебя добраться до меня. Если с тобой что-то случится, я никогда себе не прощу, только не сейчас, когда мы обнаружили нечто важное. Тебе безопаснее, намного безопаснее оставаться с отцом, а не со мной. Драко возмутился. – Моя безопасность к делу не относится! Поттер, ты думаешь, для меня это новости? Ты думаешь, что такие мысли не приходили ко мне в голову? Почему, думаешь, я не сообщил родителям, что целую неделю ошиваюсь в Больничном крыле? Я глубоко тронут твоим хреновым беспокойством за меня. Но это я беру на себя риск, Поттер. Если я хочу быть с тобой, таково мое решение. Я хочу быть тем, кто обнимет тебя, когда ты слышишь крик своей матери, мне нужно быть им. Потому что… Гарри так и не убрал руку с плеча слизеринца. Он знал, что Драко собирается сказать, он ощущал это у себя в голове, но душа все равно ушла в пятки. – Потому что я люблю тебя, Гарри. ***
– Они спят в одной кровати? – Рон, – сказала Гермиона, – все течет, все изменяется. Они по-прежнему укрывались одеялом на кровати Гарри и чувствовали себя вполне уютно рядом друг с другом. Что, однако, не означало, что Рона устраивало и все остальное. – В этой кровати? – Да. – Боже. Мы в любовном гнездышке Гарри. – Рон, я не думаю, что это любовное гнездышко. Я думаю, они просто здесь спят. – Все равно. Ты сама мне сказала, что здесь становится жарковато. – Да, но только потому, что… – Почему? – Ох, Рон, прости, что не говорила тебе. Но мне не разрешили. Наверное, и сейчас не разрешают, но, по-моему, это так глупо, твое неведение. Гарри… – Да? – Гарри пять дней лежал в какой-то коме. И только вчера проснулся. – Он что? – Спал. Пять дней. В этой постели. Малфой спал рядом с ним. Поэтому и вспотел. – Он был в коме, и ты молчала? – Мне запретили! – Не могу поверить! Ты знаешь, что я волнуюсь за Гарри не меньше твоего. Что ты думаешь, я бы сделал? – Рон! Мне очень жаль! Не сердись! – И Малфой спал с ним? – Малфой чувствует притяжение Багрового облака не так, как Гарри. А может, нет, я не уверена; с Гарри едва удалось перемолвиться словом. Но Малфою невыносимо отойти от него дальше нескольких шагов. Он впадает в панику. Ты видел, что с ним творилось, когда он решил, что Гарри сейчас уйдет без него. Он чуть не плакал. – Ничего себе. У Малфоя есть слабости. – Похоже, да. Но не смей ими воспользоваться, Рон. Насколько нам известно, Гарри может чувствовать то же самое. И, чем больше они сближаются, тем сильнее Гарри будет огорчаться, если поймет, что Малфою больно. – К этому так просто не привыкнешь. – Но ты привыкнешь, Рон. И я тоже. – Герми, думаешь, что однажды, не знаю, когда, Малфой будет вроде как… одним из нас? – Только если мы позволим ему, Рон. А если нет, Гарри может от нас отдалиться. – Он не отдалится. Ты недооцениваешь то, через что мы все прошли. Ни в одном из тех приключений Малфой не участвовал. – Нет. Но очень скоро у них с Гарри появятся приключения, в которых не участвуем мы. Может, уже появились. Чем, ты думаешь, они занимаются, например, прямо сейчас? – Э-э… гуляют? – Возможно. – Или разговаривают? – Да, может быть. Главное то, что мы не знаем. И, возможно, никогда не узнаем, потому что многое из того, что происходит между ними, уже не нашего ума дело. – К этому определенно будет трудно привыкнуть. – Нет, не будет. Личная жизнь Гарри – не наша собственность. Так же как он… не все знает о нашей. Даже накрывшись одеялом, в темной комнате, Гермиона не сомневалась – Рон покраснел. ***
О, Боже. Неужели Малфой это сказал? Конечно, сказал. Он сказал, ‘я люблю тебя, Гарри’. Почему мир вдруг остановился? Он уже знал, что Малфой любит его. Это осязалось, и было столь же ясно, как цвет его волос. Но услышать признание вслух – это было нечто из ряда вон выходяще. И прекрасно. И еще кое-что. Кое-что изменилось в ту самую секунду, как он услышал признание: Малфой был первым, кто на его памяти сказал ему именно эти слова. Не мать, когда он был ребенком, не кто-то другой из членов семьи, даже не друг полушутя. Первый человек, который вообще произнес ‘я люблю тебя’, – …Драко Малфой. Ожидал ли Малфой ответа? В мыслях Малфоя не ощущалось никакого ожидания. Только надежда. На что он надеется? Что услышит в ответ то же самое? Или на то, что от признания ничего не изменится? Или, что его почти вездесущий отец станет для них меньшей угрозой? Конечно, Гарри уже знал, что Малфой его любит. И он знал, что сам любит Малфоя. Но предполагал ли он когда-нибудь, что признается ему? Если признается, изменится ли что-то, окончательно и бесповоротно? Если не признается, будет ли сожалеть, что упустил момент? Будут ли сожалеть они оба? Он сказал, ‘я люблю тебя, Гарри’. Вообще-то, Малфой был не первым, кто обращался к нему ‘Гарри’. Гарри, Гарри, Гарри. Все к нему так обращались. Рон его имя вопил, шептал, кричал, произносил с усмешкой; казалось, он заполучил столько же прав на его имя, сколько сам Гарри. Гермиона произносила его с визгом. Симус – окликая. Джинни – мурлыча. Тетя Петуния – громко ругаясь. Но никто никогда не произносил имя Гарри так, что сердце екало в груди. Неужели Малфой нарочно подобрал этот садик, этот разговор, эту минуту, эти самые слова, чтобы впервые назвать Гарри по имени? Или оно само вырвалось? Или просто они так сошлись, что обходиться без имени стало невежливо? Или это настолько естественно, что Гарри даже не заметил? Тем не менее, надежда в мыслях Малфоя ощущалась. Сколько прошло времени с тех пор, как признание повисло в воздухе, и от тепла двух полуночников подтаивал снег? Две минуты? Десять? Может, слишком поздно что-то говорить в ответ? Лишь одно нужно сделать. Лишь одно сказать. И Гарри до судорог хотелось ответить. Но теперь получается, что он скажет эти слова только потому, что Малфой высказал их первым. Разве нет? Гриффиндорец посмотрел в глаза собеседнику. В них отражалась его душа, и Гарри не видел ничего, кроме все той же надежды, которую ощущал. Но Гарри не нужно было ничего видеть, потому что теперь он мог ощущать куда сильнее. Пока они сидели и разговаривали, уровень их взаимного восприятия словно обострился. Мысленный голос Малфоя звучал у него в голове, убеждал, что все в порядке, что не надо бояться, что можно сказать то, что хочешь, что, если Гарри не захочет говорить, никто на него давить не станет, что Малфой его не разлюбит, что откровенность – это нормально, потому что никто никогда не встанет между ними, даже его отец. Особенно отец. Гарри чуть прокашлялся и стиснул ладонь, которую не выпускал. – Я… Он почувствовал, что его собственную руку сжали в ответ. С ободрением, заботой, обожанием. И, в конечном счете, слова нашлись сами собой и прозвучали с обычной легкостью. – И я люблю тебя… Драко. ***
– Но это наши дела, Герми, – возразил Рон. – Гарри вообще тут ни при чем. – Ку-ку, Уизли. У тебя все дома? А я тебе о чем говорю? Теперь у Гарри есть личная жизнь, к которой у нас нет доступа. – Но мне это не нравится. Мы никогда не собирались ничего запрещать Гарри. Но он с Малфоем, ну, он просто уйдет с ним прочь и больше никогда к нам не вернется. – Рон, ты - самый большой любитель заламывать руки, которого я знаю, включая Парвати, а это уже кое-что значит. Вовсе не обязательно, что будет именно так. Гарри не собирается выкидывать тебя из головы, болван. Вспомни, как он был рад тебя видеть перед тем, как они ушли. Тебе просто больше ничего не остается, кроме как признать, что ты перестал быть самым главным другом в его жизни. И если ты сможешь признать, то убедишься, что он вернется к нам счастливый и жизнерадостный, и такой же смешной и недогадливый, как всегда. – Гермиона, иногда ты говоришь такие заумные вещи, что я как будто выслушиваю свою мать. Надеюсь, со временем ты бросишь эту привычку… – Рон, тихо, – мягко перебила она. – Почему мы всегда говорим о других? Сначала о Гарри, теперь о твоей матери – разве у нас нет своих личных тем? – Да, – усмехнулся Рон, – думаю, что есть… ***
Воцарилась тишина, долгая и уютная. Через некоторое время звезды, снег и сад, застывший прекрасным ледяным изваянием, словно вернулись из небытия. Руки двоих переплелись сами собой, свободно, и в то же время крепко. Когда слизеринец осторожно погладил пальцы компаньона, Гарри ощутил, какая нежная кожа у Драко. – Неужели чувства можно узнать наверняка за такое короткое время? – тихо спросил Гарри. – Думаю, да. По крайней мере, я твердо знаю. Я давно перестал сомневаться, а с того дня, когда мы вместе посидели у озера, уверился окончательно. Гарри удивленно воззрился на него. – Правда? Ничего себе. Я польщен. Я перестал сомневаться, когда услышал, как ты назвал меня "Гарри". Оба рассмеялись. – Но я думаю, что понял несколько раньше. Честно говоря, все случилось так быстро, что у меня не было времени подумать об этом. – Ну, мне, пожалуй, пришлось поразмышлять подольше. На пять дней, если точнее. – Но… это ведь невозможно, да? В смысле, твой отец и все остальное? Разве может настать тот день, когда мы будем… вместе, как нам хочется? Что будет, когда все узнают? – Эй, Гарри, ты задаешь слишком много вопросов. Ни на один из них я не знаю ответа. И не гони, мы только-только вместе пережили особенный момент. Давай не будем примешивать сюда моего отца. – А как мы можем его не примешивать? Ни один насущный вопрос не обходится без него. Мы совершенно ничего не можем обсуждать, не затрагивая его. Драко, слушай, я в диком восторге, что нам под силу покончить со всей этой фигней между нами, но пока мы не разберемся с твоим отцом, все так и останется: особенным моментом. Неужели ты не хочешь чего-то большего, чем несколько секунд счастья? Ты недавно говорил, что не можешь отойти от меня дальше, чем на три фута. Как мы переживем каникулы, не говоря уж об оставшейся жизни, если сначала не решим проблему с твоим отцом? – О Боже. Я думал, что это мне придется проявлять благоразумие. Ты начинаешь говорить как моя мать. Гарри умолк. – Что я сказал? – забеспокоился Драко. – То, что сказал. Я не знаю, как ты можешь рассуждать об этом с такой легкостью. – Гарри, ты недослушал меня. – Дело в родителях, Драко. У тебя они есть; у меня нет. Разве их не стоит беречь? Каким бы ни был твой отец, что бы он ни сделал, разве он перестает быть твоим отцом? Ты понятия не имеешь, как я рад слышать, что между ним и мной ты выбрал меня. И я верю тебе. Но еще мне грустно от этого выбора. Я не знаю, как ты можешь так запросто отказаться от него. Всю свою жизнь моим самым большим желанием были они. Родители. У тебя они есть, и ты хочешь рискнуть их поддержкой, или чем-то гораздо большим из-за меня? Просто так? – Если дело в этом, да. Самое важное для меня – ты, Гарри. И я знаю, что так будет всегда. – Но я не хочу нести ответственность за ссору отца и сына! Я всегда считал, что семейные узы – самые крепкие, и как бы я ни относился к твоему отцу, я очень завидую, что ты ими связан! А теперь ты просто обрываешь их, как пустяковые помехи! – Гарри! Ты правда считаешь, что у нас с отцом нормальные отношения? Ты думаешь, что мы вместе ходим ловить рыбу, он учит меня, как ухаживать за лошадьми и разжигать костры? Ты думаешь, он гордится моими успехами? Чтобы тебе было легче, не считай, что мой отец может хоть сколько-нибудь походить на твоего. Гарри передернуло. – Мы никогда не узнаем, каким был бы мой отец. – Нет, не узнаем. И это – очень и очень несправедливо, – Драко привлек Гарри ближе к себе. – Но держу пари, что он совершенно точно не заставлял бы тебя выбирать между ним и человеком, которого ты любишь. Гарри снова притих. – Гарри, позволь мне рассказать о своем отце. Великом Люциусе Малфое. В нашем последнем серьезном разговоре он открытым текстом приказал мне в этом году лишиться невинности, а с кем – его не волновало; сгодится любая чистокровная слизеринка. Он говорил: Малфои должны следовать определенному имиджу. Имиджу повесы, хама; веди себя как бессердечный наглец. Добейся своего и иди дальше. Короче говоря, будь ублюдком. Будь выше простой дружбы и добрых отношений. Только создавай ауру уважения, а если не можешь, то ауру страха. Все равно это одно и то же. Драко все сильнее распалялся, и Гарри начал волноваться, но он хотел, чтобы собеседник выговорился. – И еще ты. Да будет тебе знать, сколько раз он тыкал мне в лицо твоими победами! Одна из его любимых фраз: "ты не получишь Молнию, пока не обыграешь его в квиддич". Клянусь, на самом деле ему плевать, обыграл я тебя или нет; ему нравится дергать за ниточки. Если бы я когда-нибудь тебя обыграл, он бы не обрадовался, а просто нашел бы другой повод придираться. – Ты вполне можешь меня обыграть. Ты хорошо играешь в квиддич, – заметил Гарри. Его добрые слова остались без ответа. – Знаешь, что я для него, Гарри? Не сын. Я - его долг. Наглядное доказательство, что он внес свой вклад, что в Поместье обоснуется другой Малфой и продолжит род. Человек с генами Малфоев, который получит фамилию, унаследует миллионы, сохранит власть, породит сопутствующие ей страх и уважение. И все. А еще я – некая помеха в его жизни, весь ужас которой ты представляешь наверняка лучше меня. – Ну, а что насчет наследства? За него не стоит бороться? Ради меня ты откажешься от своего права на Поместье и все деньги? Даже если ты не считаешь, что отцовская поддержка так важна, ты точно уверен? Драко фыркнул. – Ерунда. Я бы хоть сейчас отказался. Лучше буду жить с тобой в Визжащей Хижине, чем без тебя в Поместье. – До Хижины не дойдет, Драко. У меня есть деньги. Думаю, немало. С вашим семейным состоянием не сравнить, но достаточно, чтобы мы оба до конца своих дней ни в чем не нуждались. – Очень мило с твоей стороны, Гарри, что ты готов поделиться со мной деньгами своих родителей. Но ты прав; до Хижины не дойдет. Неважно, что я вытворяю, отец ни за что на свете не лишит меня наследства. – Но… – Ты забываешь о снобизме, который движет моим отцом даже сильнее, чем приверженность Темным Искусствам и тяга к власти. Снобизм может сподвигнуть моих родителей на такое, что не поверишь. Он определяет их бытие. Они должны иметь и выставлять напоказ самое лучшее, во что бы то ни стало. У них взвешенная и продуманная антимаггловская точка зрения, и неважно, понравится ли им кто-то из магглов или нет. Вернее, не понравится, но только потому, что они никогда не позволят себе встретить хоть одного из них. И, прежде всего, из-за превосходства рода Малфоев. – Э-э, не совсем понимаю?.. – Фамилия – это все. Отец считает ее огромной ценностью. Ее должно сохранить любой ценой. Лишить меня наследства – значит, признать поражение. Позволить, чтобы дом или деньги перешли к кузенам, подавляющее большинство из которых следят во все глаза и выискивают уязвимое место Поместья, – для него как нож в сердце. Наш с тобой побег серьезно повредит отцу в ближайшем будущем, но в цепочке столетий существования семьи этот эпизод едва ли будет заметным. Веками совершались убийства, резня, вероломство и всяческие побоища за основную часть состояния. Отец никоим образом не станет рисковать потерей лица из-за того, что его сын выбрал неподобающего сердечного друга. – Неподобающий сердечный друг? И больше никто? – Не для меня, дурачок. Для него. – Я и подразумевал его, идиот. Хотя такой взгляд со стороны аристократа можно считать привилегией, не упускаешь ли ты из виду одну важную деталь? – Какую? – Наша магия сливается благодаря Багровому облаку. Скажи, ведь наша объединенная магия перевесит чашу весов власти? Из-за того, что к моим способностям добавились твои, я становлюсь сильнее, и у меня все больше шансов быть достойным противником Вольдеморта, верно? Неужели твой отец и вправду такое потерпит? Что его собственный сын не только сбежал с неподобающим сердечным другом, как ты очаровательно выразился, но и рьяно взбунтовался против того, кого он поддерживает? Какая ирония, если бы я смог противостоять Вольдеморту потому, что мне прибавил сил единственный сын его преданного последователя? Ты подвергаешься слишком большой опасности. Вот что я имел в виду, когда говорил, что не смог бы стать достойным тебя. – Нет! Ты более чем достоин; ты для меня все! Как я сказал, я выбираю тебя, а не отца. Какая бы ни грозила опасность, по той самой причине. Потому что, если наша общая магия может иметь значение, я не имею права мешать ее слиянию, для твоей же безопасности. И если я могу что-нибудь сделать, чтобы тебя защитить, я сделаю, нравится тебе это или нет. В любом случае, ты его переоцениваешь. Мой отец в такой же степени сноб, в какой является Темным магом. Он считает Темные Искусства высшим проявлением снобизма, единственной областью, которая недоступна не только магглам, но и большинству волшебников. Все равно что элитнейший клуб, в котором он состоит. Но, тем не менее, это снобизм. – Так значит?.. – с надеждой рискнул высказаться Гарри. – Да! Если бы состоянию Малфоев грозило перейти не в те руки, отца бы это наверняка задело; но не так сильно, как увидеть, что оно перейдет кому-то другому, а не мне. Правда, в мое законное право с него станется вписать кое-какие жесткие условия; например, чтобы перед тем, как вступить в наследство, я родил наследника. Или он может попытаться завести другого наследника и оставить меня без сикля в кармане, но сам он будет считать любой подобный шаг компромиссом, а потому слабостью. И, так или иначе, это всего лишь деньги; помни, что для отца важнее всего – фамилия, и, что бы я ни сделал, он не может забрать ее у меня. – Офигеть. Кто бы мог подумать, что с деньгами бывают такие сложности? Несмотря на напряженную паузу, Драко усмехнулся. – Кроме того, мы не всегда были на темной стороне. За века семья склонялась то туда, то сюда. Некоторые из Малфоев были сущим дерьмом, некоторые – филантропами и благотворителями, и в целом неплохими, как, наверное, в любой семье. Будучи сам наследником состояния, выбор между Светом и Тьмой – филантропией и дерьмом, если тебе нравится – исключительно мой. – Но чьим еще состояние может быть? – осторожно поинтересовался Гарри. – Зачем ждать, пока ты получишь наследство? Разве ты не можешь решить сейчас? – В том-то и дело, Гарри. Я принимаю решение сейчас. Но Свет или Тьма, суть дела не в них: я буду с тобой и пойду за тобой, а не за отцом. – Но, этого недостаточно, Драко. Мне нужно, чтобы в этом вопросе наши точки зрения полностью совпадали, или я откажусь, вопреки всем последствиям нашего расставания. То, как погибли мои родители, для меня не просто боль; это – целое чертово дело. Ты должен быть антипоследователем Темных Искусств и антиУпивающимся Смертью, или я никогда не буду уверен, могу ли тебе доверять. И, как я говорил раньше, я не вправе ни с кого требовать выполнения подобных условий. – Гарри, – сказал Драко, мягко и спокойно. – Я думаю, что скажу больше. Когда я сказал, что люблю тебя, именно это я и подразумевал. Ключевые слова - люблю и тебя. Не ненавижу и своего отца. Теперь я повторю: давай не будем вовлекать в этот особенный момент моего отца. К моей любви он не имеет отношения. Ты можешь полностью мне доверять, Гарри, обещаю. Я люблю тебя, Гарри, и куда бы ты ни направился, что бы ни думал, в какое сражение бы ни ринулся, я буду рядом. Именно я буду обнимать тебя, когда ты услышишь крик своей матери. Свет и Тьма здесь побоку. Мой отец – побоку. Клятву верности и всего остального, что с этим связано, я даю тебе. И если это означает в один роковой день пойти против отца, это несущественно. Какое-то время Гарри всматривался в лицо собеседника. – Драко, ты понятия не имеешь, как я счастлив слышать от тебя эти слова, – выговорил он, чуть задыхаясь. – Да, имею, – усмехнулся Драко. – Для меня это очевидно. У тебя все написано на лице и в голове. И, кроме того, я тоже счастлив. Облегчение, которое почувствовал Гарри, прокатилось волной по нему и Драко, а еще в них обоих зародилась надежда, надежда на их совместное будущее. Фундамент заложен, подумал Драко. Теперь мы можем строить отношения. Перспектива была восхитительной, захватывающей, неоценимой. Мало-помалу, серьезный разговор сменялся легкомысленной болтовней, и вскоре они вновь стали обычными молодыми влюбленными, уединившимися в розарии под светом луны. Естественно, они придвинулись еще ближе друг к дружке. Никаких преград, никакого напряжения, никакого давления. Только любовь, словно живая, пульсирующая энергия, которая связала их, которая все расставила по местам. Они переглянулись. Драко осторожно протянул руку к лицу Гарри и аккуратно снял очки. Гарри привлек Драко ближе к себе, просунул руку под его плотную мантию и обнял за спину. Они прижались нос к носу, дыша в унисон. Драко прикоснулся губами к щеке и носу Гарри, и легонько, как бабочка, не решающаяся присесть, принялся усеивать лицо Гарри множеством неспешных нежных поцелуев. Гарри стонал от греховных прекрасных проявлений любви Драко. Он стремился поймать Драко губами, чтобы заманить его в более глубокий поцелуй, обоюдно желанный и необходимый. Их неумолимо тянуло друг к другу, и теперь, когда они оба признали, приняли и поняли желание, вспыхнувшее между ними, они отдались ему без остатка. Желание абсолютного контакта стало нестерпимым, и они начали целоваться, пылко, отчаянно, и, казалось, прожигали друг друга до самой сути, так долго изнывавшей от нехватки сна и счастья. Ресницы трепетали, рассудок кипел желанием, и двое влюбленных, подрагивая всем телом, задыхаясь, утонули друг в друге, но спасения совершенно не желали. ***
Это было ярчайшее мгновение, замечательнейший поцелуй, которого доселе ни один из них не испытывал, и когда их губы, наконец, разомкнулись, оба растеряли все слова. Им открылся новый смысл. Но он по-прежнему казался сокровенным. После недель проблем и отчаяния, вкупе с поддержкой и флиртом, ни один больше не мог делать вид, что ничего не случилось. Дар речи медленно возвращался. – Ого. – Ого? И все? Все, что я могу получить в ответ после своего столь очевидного заявления? – Блин. Я не знаю, что сказать! Наверное, это все кровать. Она излучает любовные флюиды. – Рон! – взвизгнула Гермиона. – Кровать тут ни при чем! Не порть все. Это случилось, потому что мы сами захотели, а не потому, что лежим в кровати Гарри! – Да, наверное, – хихикнул Рон. – Хорошо, что они еще не вернулись, а? – Может быть. Но никто бы из них не стал возражать, Рон. Я подозреваю, что они слишком влюблены, чтобы запретить другим побыть немного наедине. – Мне начинает нравиться, что Гарри влюбился. Если он чувствует что-то похожее на то, что чувствую я, тогда я считаю, что ему надо притормозить и ловить момент. – Рон Уизли, это самые неромантичные слова, которые ты говорил, а поверь, мне есть из чего выбрать. Оба рассмеялись. – Прости. В следующий раз буду стараться. – Да ну? Так ты уверен, что будет следующий раз? – легкомысленно заметила Гермиона. – Ага. Вообще-то, я подумал, как насчет сейчас. – Ого! Сейчас? А если я занята? – Черт. Проблема. Ты правда занята? Ты должна быть где-то еще в ближайшие полчаса? – М-м, нет. Кажется, я свободна. И оба снова засмеялись. ***
– Черт, – ругнулся Гарри. – Я обещал Гермионе, что мы не будем засиживаться. А ты посмотри, уже светает, Помфри заходит рано, сам знаешь. Наконец, они расцепили объятия и вышли на прогулку, которая, как напомнил Гарри, и являлась первоначальной причиной ночной вылазки. Они прошлись вокруг квиддичного поля и озера, болтая без умолку. Рассказали друг другу о своем прошлом, о мечтах и предпочтениях. Часто останавливались и бесстыдно обжимались всякий раз, когда приходили на другое место. Они бродили, бежали вприпрыжку и скакали, ни на секунду не переставая держаться за руки. А потом, когда на восточном горизонте показались первые лучи, они оказались у хижины Хагрида, и Гарри мог поклясться, что ее хозяин уже на ногах, потому что из трубы шел дым, и было слышно, как в доме кто-то громыхает. – Что ж, тогда нам надо вернуться, – решил Драко. – Они с Уизли там сидели всю ночь. – Ага, – согласился Гарри, издав смешок. – Но держу пари, что они нашли, чем занять себя. – Бе-е! Ты правда так считаешь? – Да. Этого давно следовало ожидать. – Блин. Всезнайка и Гризли. Что за парочка. – Не дразни их, Драко. Вдруг они говорят о нас то же самое. Шрам и Хорек, как пить дать. – Так нечестно. Почему тебе достается такое сексуальное прозвище как шрам, а мне грызун? Гарри рассмеялся. – Как насчет того, потому что я секси, а ты - грызун? Драко шутливо пихнул его, и они снова поцеловались. – А ну, джентльмены, – раздался позади них бас, как только они прервали поцелуй. – Чутка рано для прогулки-то, ай нет? – Хагрид! – воскликнул Гарри. – Как поживаешь? Ты тоже рано встал! – Ну, перво-наперво мне надо-то к Дамблдору. Святые угодники, Гарри, видок-то у тебя получше. И сказать не можу, как я волновался-т. Хошьте на чашку-т чаю, вы двое, а? – Ну, – осторожно стал оправдываться Гарри, – нам, вообще-то, нельзя выходить, а Рон с Гермионой вроде как прикрывают нас в Больничном крыле, пока мы не вернемся, так что… – Да ничо. Я понимаю. Тады вертайтесь. Но на будущее, приходи повидаться-то, а, Гарри. Давненько ты не заходил, но эт я не выговариваю, не. И ты тож приходи, Малфой, если хошь. – Спасибо, Хагрид. Мне бы хотелось пообщаться с тобой, наконец, нормально. – Хагрид, ты ведь никому, э-э, не скажешь, что видел нас, правда? – А то ж, Гарри. Молчок. Бежите-ка, а то скоро рассветет. Они вернулись к замку. Перед главным входом они укрылись мантией-невидимкой, и Драко спросил: – Хагрид всегда такой славный? – Да. Он замечательный и абсолютно надежный. Но бойся, когда он говорит "молчок". Он никогда никого не сдаст нарочно, но у него привычка пробалтываться о тайнах. И если он пойдет к Дамблдору до завтрака, то у нас в ближайшее время есть все шансы, что придется объясняться. Не удержавшись от хихиканья под мантией, они завернули за угол и быстро прошли по коридорам обратно в Больничное крыло, где пациенты, лежащие в основной палате, к счастью, еще не проснулись. В их комнате, однако, царила необычная тишь да гладь; Рона и Гермионы там не было. – Странно, – задумался Гарри. – Интересно, почему они решили уйти без мантии? – Они здесь, – сказал Драко. – Смотри! И указал на кровать. Во мраке комнаты под одеялами четко виднелась горка из двух тел. – Кто спал в моей кровати?!! – расхохотался Гарри и отдернул одеяла. – А? Че? – послышался голос сонного Рона. – Эй! Гарри! Герми, проснись! – Что, спрашивается, вы двое там делаете? – ухмыльнулся Гарри. – Ну, в основном, спим, – ответила Гермиона, а Рон захихикал. Она уселась и пригладила волосы. – Боже! Рассвет! Сколько времени вас не было? – Несколько часов, увы, – извинился Драко. – Мы просто потеряли счет времени. Есть проблемы? – Я скажу, – вмешался Рон. – Вас заходила проведать Помфри! – Что?! – Если бы не Гермиона, мы бы не выкрутились, – сказал Рон. – Как и всегда, – засмеялся Гарри. – Что вы сделали? – Спрятали ваши пижамы, запрыгнули в постель и притворились вами, – со смехом ответила Гермиона. – Проблемой было убедить Рона за две с половиной секунды, что вы спите в одной кровати! Мне буквально пришлось втащить его сюда силой. – О-о-о, Уизли, – усмехнулся Драко. – Бьюсь об заклад, тебе это понравилось! – Ну, конечно, бывало и хуже, – отговорился Рон, заливаясь краской. Все четверо засмеялись. – Рон, – несмело обратился к другу Гарри, – прости, что тебе пришлось именно так узнать об этом. – Никаких проблем, Гарри. Я гораздо больше беспокоился, когда услышал о твоей коме, чем о том, как ты предпочитаешь спать. Сейчас-то ты как? Нормально? Гарри сияющим взглядом посмотрел на Драко. – Мне хорошо, как никогда, Рон. – Я думаю, – заговорила Гермиона, мягко разбивая паузу нежности, – нам надо быстренько поменяться местами. Рон, вставай, а вы ложитесь обратно, пока не вернулась мадам Помфри. – Хорошая мысль, – одобрил Драко. – Помфри обычно приходит рано. И Дамблдор, как нам известно, тоже не спит. Он может вызвать нас в любую минуту. – Отвернитесь, вы двое! – со смехом попросил Гарри. Они с Драко скинули мантии и втиснулись опять в пижамы. Рон высунулся в дверь. – Черт! Она уже здесь! Гарри и Драко запрыгнули в кровать и устроились так, будто лежали тут целую вечность. Рона удивили их жесты, свидетельствующие о близости: они посмеивались, обнимались и переплели руки-ноги, словно не расставались годами. Он стоял столбом и пялился на них, и Гермиона резко ткнула его локтем. – Рон, – прошипела она. – Идем, живее. – Нет, – твердо заявил Рон. – Слишком опасно. Она уже в основной палате. Мы можем спрятаться в душевой или здесь под мантией. Или… – Или что? – заинтересовался Драко. – Или, в общем, сегодня же воскресенье, да? Нам уже можно вас навещать. Почему бы нам не сделать вид, что вы позвали нас к завтраку? Тогда нам не нужно будет пробираться обратно в Башню. – Рон, – ответила Гермиона. – Это первая здравая идея, которая пришла тебе в голову. Как мы притворимся, что пришли сюда пару минут назад? – Поправьте одежду и волосы, и придвиньте кресла к кровати, – тут же распорядился Драко. – Положите мантии аккуратно на другую кровать. Сделайте вид, что вам не совсем уютно, и заводите обычное "как дела" и т.д. Трое остальных воззрились на него, изумленные продуманностью мелочей. – В жульничестве я профи, надо полагать, – чуть ли не с гордостью заметил Драко. – Ладно, – согласилась довольная Гермиона. – Приготовились. Начинаем нормальную беседу… ПОЕХАЛИ! – Эй, – начал Драко, чуть громче обычного. – Как прошел матч Слизерин против Равенкло? – Ах, – сказал Рон. – Боюсь, вы проиграли. – Боишься? Разве ты не рад? – Ну, возможно, немного, да, – усмехнулся Рон, – но результат был правильный. Правда в том, что, поскольку вы двое не играли в последних двух матчах, результаты исказились. Гриффиндор должен был разбить Хаффлпафф, а вы должны были разбить Равенкло, и когда вы вернетесь в игру, соревнование опять будет справедливым. С вашим вчерашним проигрышем, если обе наши команды выиграют следующие матчи, в финале встретятся Гриффиндор со Слизерином. Как и должно быть. В конце концов, наши команды лучшие. – Вот те на. Мне точно открылось кое-что новенькое о гриффиндорском чувстве собственного достоинства, – Драко глянул на Гарри, и они улыбнулись друг другу. – Кого мы поставили Ловцом? – Ах. Здесь, по-моему, Слизерин допустил тактическую ошибку, – улыбнулся Рон. – Да брось, кого? – Паркинсон. – Панси Паркинсон? Уизли, умоляю, скажи, что это дурацкая гриффиндорская шутка. Гермиона и Гарри смеялись, не переставая. – Тихо, Гарри, я серьезно, – сказал Драко, прикладывая усилия, чтобы так оно и звучало. – Малфой, – уточнила Гермиона, – ты только что назвали его Гарри? – Да, Гермиона, назвал, – просто ответил Гарри. – Ого. По ходу, за прошедшие несколько часов успело случиться многое, – заметил Рон. Все четверо переглянулись с загадочными улыбками и расхохотались еще пуще. – Видимо, не так много, как в команде Слизерина в мое отсутствие. За факультет Ловцом выступала Панси? – Да. И она играла ужасно. Не повезло, Малфой. – С какой стати они выбрали Панси? – Ну, кажется, она попросила дать ей шанс пойти по твоим стопам, Малфой. Ты явно для нее герой. Никто точно не знает, как все было, но из всех, кто прошел испытание, Снейп выбрал ее. Пока беседа между Роном и Драко протекала без всякой враждебности, Гарри и Гермиона ловили на себе взгляд друг друга. – О, Боже! Скажите мне правду! Я готов к худшему! Как она держалась? Какой был счет? – в голосе Драко сквозили нотки неподдельного огорчения. – Она просто болталась на краю и пыталась сделать финт Вронского на скорости около пяти миль в час. У нее даже оставалось время, чтобы поправить прическу, когда она вышла из пике, если это можно так назвать. Но, Малфой, если честно, это была одна из самых интересных игр. И продули вы не так уж позорно, всего 170-90. Ваши загонщики весьма неплохо себя показали, если ты поклонник чересчур грязной тактики. – Конечно, по-другому и не играют, – улыбнулся Драко. – Я полагаю, игра Панси была некой удивительно тонкой уловкой, чтобы отвлечь противника. – Малфой, если тебе нравится так думать, вперед и с песней. Все засмеялись, включая Драко. – И что, спрашивается, здесь происходит? – послышался голос мадам Помфри со стороны двери. – Э-э, к нам на завтрак пришли посетители, если позволите, – отозвался Гарри. – Гарри послал нам сову и сказал, что вы всегда рано приносите им завтрак, вот мы и подумали, раз сегодня нам впервые разрешили прийти, мы зайдем и посмотрим, как они тут, – добавила Гермиона без тени сомнений. Рон и Гарри поймали взгляд друг друга и усмехнулись. Драко уселся в кровати поближе к Гарри. – Что ж. В самом деле, – мадам Помфри выглядела озадаченной, но ничего предосудительного она не обнаружила. – В таком случае, мисс Грейнджер, мистер Уизли, если вы действительно хотите получить свой завтрак… – она покосилась на часы – …когда нет еще семи, тогда можете помочь его приготовить. Нельзя ожидать, что эльфы в такое время в воскресенье будут работать, а я здесь не разносчица еды. Позже, когда все четверо принялись уплетать яйца и тосты – ну, вернее, Рон уплетал яйца, Гермиона и Драко съели каждый по яйцу и тосту, а Гарри, не думая, взял половинку тоста – они ощущали, что в своих отношениях они перевернули новую страницу. Пока продолжался завтрак, каждый из них с большим интересом наблюдал за остальными. И Драко, и Гермиона ясно видели, что Гарри и Рон настолько обрадовались прежнему нормальному общению, что начинали болтать все громче и громче. Сам Рон заметил, что Драко относится к Гарри едва ли не с благоговением. Когда Драко думал, что его никто не услышит, особенно в момент громкого разговора, до Рона доносился его трогательный шепот ‘Гарри, пожалуйста, съешь что-нибудь еще’. Гермиона же убеждалась, что на языке жестов Гарри и Драко общаются между собой невероятно откровенно и абсолютно доверительно. Даже Гарри, который обычно не сразу улавливал чужие эмоции, мог ощутить, что Рон и Гермиона в их кровати не только спали. Забавно, решил он. Какую важную роль сыграла эта кровать на прошлой неделе для всех нас четырех. Одна из судьбоносных ночей на их жизненном пути незаметно пролетела, и мадам Помфри проследила, чтобы после завтрака в палате не осталось ни посуды, ни самих посетителей, и убедила Гарри и Драко выпить еще снотворного. Вскоре все четверо отошли ко сну: обнявшиеся Гарри и Драко спали под действием зелья, Рон похрапывал у себя кровати, нагоняя ночные часы, а Гермиона спокойно дремала в спальне девочек, безмятежно радуясь за своих друзей.
The End |