Мечты - личное
дело каждого
|
|
- Гыы… Герми, он точно идет на побитие твоего рекорда! - Не называй меня Герми, Рон, терпеть этого не могу, – отрезала девушка, но без обычного азарта. Она была слишком увлечена, так же как и двое парней рядом с ней. Три пары глаз из-за прикрытия книг и свитков пристально следили за противоположным концом Читального Зала. Там, занимая в одиночку целый стол, устроился белокурый юноша в шелковой черной мантии с зеленой отделкой. Драко Малфой сидел один не потому, что в библиотеке не было желающих составить ему компанию. Просто любого, кто пытался претворить эти желания в жизнь, встречал ледяной взгляд, цвета Северного моря в шторм. Репутация у слизеринского префекта была устоявшаяся, и когда он пребывал в таком настроении, навязываться ему не решался никто. Но даже если бы нашелся такой смельчак, из этого все равно бы ничего не вышло. Весь широкий стол, стулья вокруг и даже частично пол рядом, были завалены кучами книг. Блондин методично брал книгу из одной стопки с большей или меньшей степенью внимания пролистывал ее. И перекладывал в другую. И так на протяжении часов, дней и даже недель, с краткими перерывами на сон и еду, и иногда уроки (значительную часть последних Малфой прогуливал, пользуясь попустительством Снейпа). Это было любопытно… Но всему рано или поздно приходит конец, даже упорству Малфоя. Чтобы Драко не искал в книгах, он этого явно найти не мог. В какой-то момент он, не сдержавшись, отшвырнул очередной том, чем вызвал со стороны Гермионы возмущенное шипение: - Да, что он делает-то? Он что с ума сошел? Это же «Материализация чувственных идей» Бальзамо! Уникальное издание… Слизеринца, судя по всему, сохранность книжного фонда, беспокоила в последнюю очередь. Он уронил белокурую голову на скрещенные руки и несколько секунд сидел совершенно неподвижно как воплощение усталого отчаянья. Однако спустя минуту, наследник Малфоев справился с собой и потянул из правой стопки очередной фолиант. Такая целеустремленность невольно внушала уважение, даже не слишком доброжелательно настроенным гриффиндорцам. - Может, займемся, наконец, уроками? – осведомилась Гермиона вдохновленная, примером давнего врага. - Я хочу знать, что он задумал, – упрямство Рона явно заслуживало лучшего применения. - Можно догадаться, – хмыкнула мисс Грейнджер, - учитывая, ЧТО именно он читает, и ЧТО мы видели неделю назад. Только у него ничего не выйдет… Действительно, о подоплеке неожиданной активизации научно-исследовательской деятельности Малфоя догадаться было нетрудно. Слизеринец был влюблен. Вы хотите сказать, что зарыться с головой в пыльные тома, веками не снимавшиеся с полок, это странное проявление влюбленности? А все зависит от того, кто является объектом нежных чувств. Неделю назад Гарри и Рон в сопровождении Гермионы, осуждающей их легкомыслие, но при этом не упускающей возможности поразвлечься, забрели ночью в отдаленное Западное крыло Замка. Эти помещения были практически заброшены и находились в откровенно аварийном состоянии. Выбивать средства на ремонт из попечительского совета становилось все труднее. Особенно с тех пор как его секретарем стал Люций Малфой, не скрывавший пылкого желания, чтобы Хогвартс рухнул, наконец, на голову своему выжившему из ума ректору. Так что место для задумывания и подготовки маленьких шалостей было великолепное. Именно здесь впервые за последние пятьсот лет удачно было сварено зелье Абсолютной Проницаемости. Выпивший его мог без проблем проходить сквозь стены. Единственное неудобство состояло в том, что на время действия зелья смелый экспериментатор вообще терял возможность контактировать с материальными предметами, в том числе с собственной одеждой. То есть, он-то двигаться мог, но его костюм остался бы на месте. То, что не удавалось величайшим алхимикам последних веков, легко оказалось воплощено в жизнь резвящимися студентами факультета Рейвенкло с невинной целью подшутить над профессором Снейпом. В одной из комнат с провалившимся потолком трое ребят из Хаффлпаффа в течение нескольких месяцев выращивали подобранного в лесу детеныша мантикоры, дабы внести разнообразие в традиционную вечеринку по случаю дня рождения Салазара Слизерина. Обитатели хогвартских подземелий взяли реванш, тайком протащив в Школу баньши, которая в течение многих месяцев не давала спать никому, кто обитал выше уровня земли. Днем приведение держали опять же в Западном крыле. Когда это выяснилось, скандал был колоссальный. Во-первых, баньши была фамильная, а юный слизеринский шалун забрал ее из дома, не спрашивая разрешения родителей. Во-вторых, в неприспособленном помещении бедняжка простудилась и потеряла голос. Ну и, разумеется, лучшие представители «красно-золотого» факультета давно и прочно считали полуразрушенные анфилады своей вотчиной. О том, для чего использовали заброшенный кабинет Церемониальной магии близнецы Уизли, даже преподаватели говорили только шепотом и настороженно оглядываясь по сторонам. Так что Западное крыло было место интересным, но несколько опасным. Именно поэтому знаменитая гриффиндорская троица (Грейнджер-Уизли-Поттер) и не упускала случая его посетить. И вот в одну прекрасную ночь их внимание было привлечено мерцающим светом в одной из комнат. Зрелище, открывшееся сопящим от любопытства наследникам Годрика Гриффиндора, и в самом деле было небезынтересно. В небольшой круглой комнате (судя по остаткам мебели, когда-то это была гостиная) прямо на пыльном полу сидел Драко Малфой и, не отрываясь, смотрел на потемневшее от времени полотно на стене. Он был так заворожен, что не услышал возни за спиной, не заметил легкого сквозняка, от которого заколебалось пламя свечей. Его внимание было безраздельно отдано портрету. И если у кого-то были еще сомнения в этом, то они должны были мгновенно рассесться, когда с губ слизеринца сорвался легкий стон «О, Анри!». Так что Гермиона, безусловно, была права, действительно, догадаться о цели научных изысканий Малфоя было нетрудно. Материализация чувственных идей была одним из способов придать временную физическую реальность образам человеческой фантазии. Однако гордость Гриффиндора была права и в другом, сотворение физического тела для образа с портрета было делом настолько трудным, что удавалось только нескольким магам за всю историю. Драко наверняка не сумеет осуществить свою мечту. - А даже если бы у него и получилось… Кто ему сказал, что этот тип с портрета в него немедленно влюбится? Вот будет прикол, если он его оживит, выдаст свое «О, Анри, я люблю тебя, прям сил нет как», а тот ему в ответ: «А пошел ты на фиг, Малфой»… - С непонятной мстительностью произнес Гарри. И запнулся, натолкнувшись на острый пронзительный взгляд карих глаз Гермионы. *** Драко приподнявшись на носочки, с усилием потянул на себя старинный распухший том. Меееерлин, к месту он прирос, что ли? Малфой дернул сильнее и… с размаху получил чем-то по лбу. Что-то было не слишком тяжелым. Не так больно, как обидно. Слизеринец вскинул возмущенный взгляд и натолкнулся на пару зеленовато-серых зрачков. Уизли, чтоб ему пусто было! Рон стоял на лесенке, нашаривая что-то на самой верхней полке, именно оттуда он и спихнул свиток, чувствительно приложивший юного аристократа по голове. Драко уже приготовился сказать гриффиндорскому придурку, все, что он думает по поводу прискорбного факта существования в мире рыжих, курносых, долговязых неумех. Как вдруг его взгляд упал на оружие, с помощью которого Рон покушался на его прическу. Бодро отскочив от высокого гладкого лба слизеринца, пергамент частично развернулся открывая заглавие: «Граф Джузеппе Калиостро. О некоторых спорных вопросах, связанных с материализацией чувственных идей. Ответ на сочинения господина Бальзамо». Сумеречно-серые глаза расширились, Драко мгновенно забыл обо всех Уизли, сколько их существует на свете, он подхватил свиток и поспешно кинулся к своему столу. Блондин не оглянулся, а то мог бы увидеть еще две пары глаз пристально следивших за ним из-за книжных полок, изумрудно-зеленых и похожих цветом на горький шоколад. Но он не оглянулся. Свиток оказался именно тем, что он искал. Граф Калиостро ссылаясь на собственные исследования, и многократные эксперименты, указывал, что предложенная доктором Бальзамо процедура материализации не может быть осуществлена, так как для сотворения материального тела требуется участие всех четырех стихий, у почтенного же итальянца отсутствовал ключевой элемент, огонь. Поскольку невозможно ввести огонь в непосредственное соприкосновение с водой, его надлежало заменить субстанцией, содержащей огненную стихию в свернутой, латентной форме. Калиостро настоятельно рекомендовал использовать кровь дракона. Малфой на мгновение прикрыл глаза, неужели он нашел выход?! Лихорадочное нетерпение Драко подстегивалось тем фактом, что до единственной подходящей ночи оставалось совсем мало времени. Новолуние наступало через три дня. В любой другой момент кровь дракона не сработала бы, подавленная влажным влиянием бледного светила. Сам по себе добыть ингредиент не составлял проблемы. Драко знал в Ночном переулке магазинчик, где за хорошие деньги можно было достать и не такое… Но три дня! Пропустить новолуние означало обречь себя на ожидание еще в течении месяца. Нет!.. Кровь Драко раздобыл в школьной лаборатории алхимии. Впервые он унизился до мелкого воровства, причем воровства у профессора Снейпа, относившегося к нему с полным доверием. Но он ни о чем не жалел. Любые сомнения для него затмевало воспоминание о портрете обнаруженном им в заброшенном крыле Замка. Малфой наткнулся него пару месяцев назад и с этого мгновения уже не мог думать ни о чем другом. Это был его идеал, его божество, его наваждение. Полотно было поясным портретом юноши в костюме конца XVII века. Тяжелый синий бархат красиво оттенял золотистую (скорее загорелую, чем смуглую) кожу, огромные опаловые глаза, мягко мерцавшие каштановые волосы. Сколько ночей Драко провел, не отрывая глаз от неподвижного милого лица (картина, как это ни не удивительно, не была магической)? Сколько раз ласкал кончиками пальцев маленькую медную табличку, прикрепленную к нижней перекладине рамы, «Анри де Сен-Мартен»? Он не считал. Малфоя с ума сводила мысль божественном теле, скрытом под тяжелой одеждой по моде трехвековой давности. Временами он думал, что влюблен в это тело, которого он никогда не видел, едва ли не больше, чем в симпатичное лицо с мягкой чуть печальной улыбкой. Он, не задумываясь, продал бы душу за возможность медленно развязать полосу ослепительно белого шелка, укрывающий высокую шею, и припасть губами к маленькой ямке в основании горла. Он никогда не видел ее наяву, но слишком часто грезил о ней во сне. Неудачи доводили Драко до отчаянья. Ему уже стало казаться, что его мечта так навсегда и останется мечтой. Как вдруг, этот внезапный проблеск надежды, непреднамеренно подаренный ему рыжим позором Хогвартса. Его мечта приблизилась на расстояние вытянутой руки. Мысль об этом приводила белокурого слизеринца в трепет. Никогда у него так не дрожали руки, как при вычерчивании пентаграммы в эту ночь. Один Мерлин ведает, чего ему стоило ровно провести линии на полу! Идею о том, что его и в этот раз может постигнуть неудача, он гнал как неприемлемую, невыносимую. Это последняя возможность, если она обманет… Зачем жить без надежды? Ну вот, все готово. Драко на мгновение замер, прислушиваясь к тишине, едва уловимо потрескивал огонь в жаровнях, где-то несколько раз протяжно ухнула сова. На мгновение он мог поклясться, что до него донесся чей-то взволнованный вздох. Но это, наверное, эхом отразился от стен звук его собственного дыхания. Здесь никого нет, и не может быть, только он и его любовь. Ну все, пора! Драко начал произносить заклинания, призывая в эту заброшенную комнату вечные силы мироздания. Он заклинал их бесконечно древними именами, некоторые из которых обжигали губы как глоток пламени, а другие связывали язык своей невероятной мощью. Он звал духов земли, что дают человеку плоть, духов воды, наполняющих его жилы соленой, горячей кровью, духов воздуха, дарующих дыхание жизни. И, наконец, вечную и неукротимую стихию огня, способную сотворить для его возлюбленного душу. Когда он произнес имя великого прародителя пламени, огоньки свечей вдруг подпрыгнули и замигали. А затем погасли. Драко, судорожно кашляя в удушливом дыму погасших жаровен, поспешно нащупал в темноте палочку. - Люмос! Слабый желтоватый сгусток света оторвался от кончика его палочки и повис в воздухе. Янтарные лучи отразились в опаловых глазах, замерцали на золотом шитье, утонули в складках синего бархата. Перед Драко стояла его мечта, восхитительно живая и реальная. *** - Анри… - они не были знакомы, но разве к мечте можно обращаться иначе как по имени? – Анри… я… Лицо темноволосого юноши осталось совершенно неподвижным. Только взволнованно блестели глаза. Губы оживленного портрета шевельнулись, но не произнесли ни звука. Драко смотрел как завороженный, слабый свет Люмоса на золотисто-каштановых прядях мерцал, словно отблеск потерянного рая. По синему бархату переливались мягкие волны, намекая на едва заметные движения тела под ним. Тело… как он мечтал увидеть его, как вглядывался в узкий треугольник золотистой кожи над жемчужной булавкой скрепляющей шейный платок. Сейчас он, наконец, скажет вслух, то, что так часто шептал в полусне, представляя себе эту минуту. Впервые в жизни Драко Малфой ощутил неуверенность, но пути назад не было. - Анри, я люблю тебя… О, нет! Не может быть! Почему это лицо, которое он знал так хорошо, вдруг стало холодным и отстраненным? Может ли мечта сказать «нет»? Неужели он осуществил невозможное только для того, чтобы понять, что все напрасно? Все еще не веря, что его самый сладкий сон сейчас превратится в кошмар Драко шагнул вперед. Правая рука, словно обретя собственную волю, потянулась к белому шелку в вырезе камзола. - Малфой, нет. Я не хочу этого. Крепкая, загорелая кисть перехватила белое запястье, но опоздала… длинные пальцы уже коснулись горла. И замерли. Рука, сжавшаяся чуть ниже тонкой кисти, забыв, что нужно оттолкнуть, застыла. - Анри… Стон смертельно раненного сердца разбил тишину. Опомнившись, темноволосый юноша резко отбросил тонкие пальцы, обжигавшие прохладным прикосновением. И отступил, холодно и чуть враждебно глядя на слизеринца. - Перестань, я не люблю тебя… Драко показалось, или он действительно услышал легкую неуверенность в этой больно ранящей фразе? Блондин вскинул хрустальный от наворачивающихся слез взгляд. Пусть, пусть Анри скажет ему это прямо в глаза, пусть скажет, что не хочет ЭТОГО. Что можно предложить своей мечте? Ничего, кроме самого себя. Драко со стремительностью отчаянья рванул застежку своей мантии. Дождем посыпались пуговицы с рубашки. Белокурый слизеринец на мгновение замер, прижимая комок белой ткани к груди. Его посетил приступ паники, прежде ему не знакомой. Он знал, что красив. Он знал, что его ослепительная кожа, чуть покатые гладкие плечи, нежные полукружья выступающих мускулов на груди лучший аргумент в таком споре. Ему не раз говорили, что он неотразимо хорош собой. Но… достаточно ли будет сегодня того, что у него есть? В порыве отчаянья Драко увидел в себе тысячи недостатков, способных оттолкнуть взыскательного ценителя. Белая кожа? А может, просто бледная? Изящное тело? Или болезненно худое? Может быть, у него некрасиво торчат лопатки или слишком выступают ребра? Что, если Анри не сочтет его красивым? Что тогда?.. Словно шагая в ледяную воду, Драко отшвырнул рубашку в угол, и резко выпрямился, высоко вскинув голову. Замер, давая оценить себя. Он на мгновение прикрыл глаза, готовый к любой реакции даже к убийственной резкости презрительных слов. Пусть, будет то, что будет. Слов не было только вздох, судорожный, отчаянный вздох. Шелест шагов. Приподняв ресницы, Драко обнаружил, что Анри отступает пред ним, как будто это Малфой был привидением, пугающим и завораживающим одновременно. Опаловые глаза не отрывались от полуобнаженного тела, красивые сильные пальцы с короткими ногтями судорожно впились в потрепанную ткань обоев на стене. Ну, любовь моя, скажи, что ты отказываешься от этого. Пепельноволосый юноша шагнул вперед, заставлял золотые глаза почти испуганно метнуться к своему лицу. Шаг, второй, третий, они совсем близко. Анри, ты еще можешь оттолкнуть презрением, поразить в самое сердце отказом. Мечта может сказать «нет»? Осмелев, слизеринец шагнул ближе, заставляя Анри прижаться спиной к стене. Они еще не касались друг друга, но между ними осталось расстояние всего в несколько дюймов. В темных глазах появилось выражение обреченности. - Уходи, я не должен… Вскинулись загорелые руки – оттолкнуть подступивший соблазн. Но, коснувшись обнаженной, нежной, ослепительно белой кожи, уже не смогли от нее оторваться. Серебряный умоляющий взгляд. Темные ресницы упали на золотые зрачки, соглашаясь. Тишина. Учащенное дыхание. Шорох шелка. Звякнула жемчужная булавка, на каменных плитах. Белые руки нетерпеливо и робко распутали белую ткань. Треугольник загорелой кожи стал глубже, еще… Прохладный шелк, теплая кожа. Сон твоих глаз, мечта твоих рук. Ворот распахнулся, открывая то, что он представлял себе, скользя глазами по золотистой тени на полотне, мечтая заглянуть под снежный шелк, безжалостно останавливающий взгляд. Да, так же. Нет, еще лучше, чем он себе представлял. Но этого мало. И белые руки скользнули ниже, к шнурам крученого шелка, удерживающим синий бархат. Последняя попытка остановить, сильные смугловатые кисти поймали бледные пальцы, сражающиеся с застежками камзола, как маленьких карманников. - Драко, постой… - Анри, пожалуйста, позволь мне… Такая сладкая мольба, и мечта сдалась, как всегда сдаются наши мечты и грезы. Синий бархат распахнулся, раскрылся под натиском теперь уже четырех рук. Серые глаза с жадностью скользили по торсу, просвечивающему сквозь тончайшее полотно рубашки. Драко порывисто восхищенно вздохнул. Это прекрасно, божественно, это еще лучше любых снов и грез… Еще лучше может быть только одно, золотой как вино взгляд на его собственном теле. *** Взгляд. А потом прикосновение рук. Сильных, красивых, не таких хрупких как его собственные. С розовых губ сорвался вздох, наконец-то! Это прикосновение, это разрешение. Это признание, что чары действуют. Признание пусть не в любви, но, по крайней мере, в желании. Пусть так. Не все сразу. Драко выгнулся в блаженной истоме, когда загорелые пальцы с короткими ногтями прошлись по его груди. Еще, любовь моя, еще сильнее! Ему хотелось застонать от наслаждения, но он пока не решался. Он опасался вспугнуть робкие касания. Он осмеливался только подставлять свое тело неуверенным ласкам. Он молчал, отчаянно надеясь, что нежная кожа и упругая плоть скажут больше и яснее чем слова. Ощутив прикосновение пальцев к соскам, Драко запрокинул голову, не в силах сдержать слабый вздох. Загорелые кисти остановились, чуть сжавшись на плечах, о, пожалуйста! Пожалуйста, неужели это все? Серые глаза закрылись обреченно. И распахнулись, когда сильные руки с отчаянной силой стиснули его тело. От рывка юноши потеряли равновесие и упали, слизеринец больно ударился спиной о холодный камень. Но он мгновенно забыл о боли. Анри смотрел на него, прижимая запястья слизеринца к полу. Взгляд цвета темного янтаря погрузились в серебряные зеркала зрачков. Не отпускать! Не дать разорвать едва установившуюся связь. Еще не смея обнять свою мечту, Драко потянулся к ярким губам. Близко, совсем близко, но не касаясь, едва не касаясь. «О, Анри» выдохнул он в полуоткрытый рот. Дыхание как тень прикосновения. Призрак поцелуя. Слизеринец отчетливо ощутил, как напрягся его возлюбленный. Он ждал. Но спешить было нельзя, нужно было сделать это ожидание мучительно, нестерпимо сладким. Тогда, о только тогда, когда терпение станет жаждой, а жажда - смыслом существования, можно будет позволить себе… и ему… Еще один стон-поцелуй, ласкающий ямку чуть выше левой ключицы. Темноволосая голова запрокинулась, подставляя горло бледно-розовым губам. О нет, не сейчас, еще не время. Еще чуть-чуть. Согреть дыханием соски цвета молочного шоколада. Нежнее рук, нежнее губ и даже глаз, эти вздохи, теплые и чуть влажные. - Драко, ну же… Руки, упершиеся в его плечи, уже не в силах были удержать его на расстоянии. Драко легко соскользнул чуть ниже и, наконец, решился коснуться загорелой кожи. Острый розовый язычок оставил влажную дорожку вдоль грудины темноволосого юноши. Едва ощутимо притронулся к правому соску. Легко-легко, так, чтобы возлюбленному оставалось только гадать, было оно, это прикосновение, или почудилось. Померещилось в полубреду желания. Еще раз чуть сильнее. И еще. Белокурый слизеринец с восторгом ощущал, как растет возбуждение тела, которого он касался, как напряглась плоть, прижатая к его бедрам. Драко понадобилось лишь незначительное усилие, чтобы заставить Анри перекатиться на спину и оседлать его стройное, сильное тело. Спутанная грива светлых волос скользнула по гладкой золотистой коже, заставляя яркие губы разомкнуться и выпустить на свободу едва слышный умоляющий стон. Да, любовь моя, да, сейчас, все что пожелаешь. Он, наконец, позволил себе коснуться жадных ярких губ. Он оттягивал поцелуй как человек, страдающий от жажды, но терпеливо ждущий, пока сочное яблоко само сорвется к нему в руки. Пока чужое тело не скажет ему – теперь можно. Теперь можно было пить с чужих губ дыхание и стоны. Ласкал чужой рот и подчинялся ответным болезненным ласкам. Теперь можно все… Рука блондина легла на пояс синих шелковых кюлотов, не встречая сопротивления, соскользнула ниже, стискивая скользкую ткань и плоть под ней. О, это тело, его сон, его греза. Теперь оно покорно подчинялось легким прикосновением его пальцев. Золотистые глаза закрылись, красивые сильные руки сомкнулись на узкой талии Драко и нетерпеливо рванули одежду слизеринца. О да, сейчас! Несколько мгновений понадобилось им, чтобы соединенными усилиями освободиться от остатков одежды. Два полностью обнаженных тела приникли друг к другу, каменные плиты пола холодили кожу сквозь черный шелк и синий бархат. Прохладный воздух волнами прокатывался по их спинам. Но они не чувствовали холода. Они вообще ничего не чувствовали, кроме прикосновения горячей кожи к коже, кроме ритмичных движений, кроме рук, ласкавших все смелее, проникавших все глубже. Рук, преодолевающих последние преграды предрассудков и запретов. Светловолосый юноша снова оказался сверху, влажными глазами глядя в полные мольбы золотистые зрачки. - Драко, пожалуйста… Но яснее слов, откровеннее взглядов о желании возлюбленного ему говорила напряженная плоть, которую он чувствовал своим телом. Да, Анри, да любовь моя. Драко приподнялся, опираясь о загорелые плечи. И резко опустился, принимая в себя чужую плоть. Было больно, очень больно… Он откинулся, назад закусив нижнюю губу и надеясь только, что хватит сил не застонать. Он позволил чужим рукам, охватившим его талию, приподнять его тело, а затем, преодолевая их сопротивление, вновь опустился, переживая новую ошеломляющую вспышку боли. И еще раз. И еще. Больно… Неважно, что больно… Анри не нужно знать что больно… Только не застонать… А потом он все же застонал. Но уже не от боли, а от пронзительного наслаждения, пряно приправленного судорожным, задыхающимся криком, сорвавшимся с ярких, нежных губ. И от этого мучительно, полувозгласа-полустона. от ощущения чужой плоти, болезненно растягивающей его тело, возбуждение Драко словно взорвалось, яростным, обессиливающим спазмом восторга. Он замер на мгновение, как человек, взобравшийся на недоступную прежде вершину. Замер с широко раскрытыми глазами. Замер на вдохе, не имея сил выдохнуть… *** Он спал. Утомленный, измотанный. Счастливый. Он видел во сне свою мечту, которую обнимал наяву. Спал, прижавшись щекой к загорелой груди, жадно обхватив руками широкие золотистые плечи. Спал и не видел, как стремительно налились зеленью обращенные на него опаловые глаза. Как почернели каштановые волосы, до черноты потемнели. Как изменились черты лица, которые он так недавно целовал. Он не проснулся когда остался один с остывающим поцелуем на губах. С воспоминанием об осуществленной на миг мечте. Мечты - личное дело каждого. The
End |